Хитровато подмигнув Уне, Катарина с присущей только ей легкостью скрылась в коридоре, оставив меня с супругой одного.
А ведь могла просто позвать служанку.
Предстоящая беседа легла на мои плечи, как непомерный груз, и по возможности я бы вверил ее в руки матушки, но она явно была против.
Строя долгосрочные планы, прорабатывая их год за годом, проживаешь его этапы сильно заранее как уже свершившийся факт, и когда приходится заняться задачей по-настоящему, часто ощущаешь это вторичным трудом, который хочется как можно скорее преодолеть.
И тем не менее поговорить было важно.
Отложив газету и кофе, я поднялся из-за стола, поправляя рукава своего повседневного твидового пиджака. Стараясь выглядеть несерьезно и как можно более расслабленно, я кивнул на свободный стул, вежливо улыбнувшись.
— Обещаю, в этом завтраке не будет снотворного.
Такая честность была особенно рисковой, Уна имела право злиться на меня, уйти или закатить истерику, но супруга лишь вздрогнула, со страхом и растерянностью сверля взглядом:
— Зачем?
— Мне кажется, тебе стоило отдохнуть. Надеюсь, ты выспалась сегодня.
— Да… но моя одежда…
— С ней что-то случилось?
— Она всё еще на мне.
— Я не рискнул ее снять без твоего разрешения.
— Не понимаю.
Катарина настоятельно просила меня не вываливать на принцессу всю ситуацию разом, но бессмысленный диалог из полунамеков начал порядком раздражать.
— Моя дорогая супруга, я уже получил от тебя всё, чего желал, и не намерен брать что-то сверх необходимого. Свою невинность можешь предложить тому, кому это будет действительно интересно.
Изумленно хлопая глазами, Уна продолжила лепетать, явно сбитая с толку. Видит бог, я старался говорить так откровенно, как мог.
— Но как же наследник? Рано или поздно…
— Подберём кого-нибудь в кабинете секретно-беременных, там частенько появляются знатные бастарды, либо купим дитя на ночном рынке. Это даже удобнее, там легко будет найти кормилицу и ммм… личную горничную для твоего развлечения.
Бледные щеки вспыхнули от смущения, как только супруга осознала, что я в курсе ее маленького секрета.
— Но… почему? Почему ты не…
Воспользовался? Возжелал? Самый животрепещущий вопрос большую часть моей жизни, один человек успел уже получить за него по лицу. Изрядно устав от разговора, я позволил себе повысить голос:
— Уна, в жизни меня интересуют только три вещи: деньги, власть и ценные предметы. Как видишь, люди в этот список не входят, более того, даже в первую десятку не попадут. Ты выполнила свою роль и можешь заниматься чем угодно от скупки бутиков до любовниц, пока окружающие считают нас счастливой семьёй. Но если вдруг я от кого-то узнаю, что не выполняю свой долг супруга, мне придется потратить время и уделить тебе достаточное внимание, чтобы округлившийся живот пресек всякие слухи. Я ясно выразился?
— Более чем.
Втянув голову в плечи, девушка поджала губы, готовясь вот-вот расплакаться. Запоздало я напомнил себе, к чему готовили бедняжку всё это время и какой была ее мать. Честно, мне стало даже совестно за мимолетную вспышку гнева. Неловко опустив взгляд, я добавил уже тише и, насколько мог, мягче, сделав шаг к супруге и положив ладони на ее плечи.
— Прекрасно, мне пора на фабрику. Матушка покажет дом. Советую какое-то время не показываться на публике, если станет скучно, пригласи ювелиров, пускай придумают что-нибудь этакое. Ни в чем себе не отказывай.
Склонившись к Уне, я чуть коснулся губами ее лба. Жуткая вольность, если подумать, но я надеялся, что она меня всё же поймет.
Оставив супругу с Катариной, я наконец-то отправился в путь.
Руки, еще не знавшие мозолей, вцепились в двери комнаты, где держали отца. Я слышал его крик, его ругань, его сдавленный кашель и проклятия, но всё еще не понимал, за что королевский палач явился по его душу. За что его бьют? Почему это нельзя прекратить сейчас же? Сколько еще будет продолжаться эта пытка?
— Предатель…
Оброненное слово звучит оскорбительно, нечестно и совершенно неподходяще моему отцу. Неужели Мартирас этого не понимает? Неужели не видит, что старания его уходят впустую? Он настолько глуп?
А самое главное… Как сильно пострадал Кейн-старший?
Матушка плачет рядом, захлебывается слезами и встает на колени перед охранником, она умоляет прекратить, ведь у отца слабое сердце, только недавно перенесен тяжелый приступ. Приступ. Точно, я испугался тогда, Ламонт всегда казался мне непоколебимой скалой, но тогда, схватившись за грудь, он не мог сказать и слова. В центре города я почувствовал себя будто в середине пустыни, никто не мог помочь.
— У него сердце, — шептал я в крохотную щель у двери, и за стеной всё неожиданно быстро стихло.
Машина резко свернула с основной дороги, мы преодолели уже половину пути к фабрике. Дрема не пошла мне на пользу. Разбуженные призраки прошлого напомнили о себе, терзая мою память, как бешеные уличные шавки терзают нашедшие в канаве потроха. Настроение разительно испортилось, как и погода в этих местах. За окном начал накрапывать дождь, неприветливое небо молчало, но выглядело достаточно хмуро, чтобы пустить парочку молний.