Отпустив ладонь своего творения, я оперся руками на алтарь, предчувствуя неприятный разговор.
— Брат… я не надеюсь, что ты меня поймешь.
— И правильно делаешь!
— Но ты не можешь отрицать ее влияние. В руках Луны часть нашего мира, мы все подчинены незримым правилам.
— Но не я.
— И ты тоже, сколь бы не отпирался.
— Я… принял решение отречься.
Только глубоко больной, поистине сумасшедший человек решит отречься от своих создателей, тем более в месте веры, напрямую бросая вызов тому, кто выстраивал поклонения долгие годы.
Я знал, что допустил непоправимое, позволив брату проводить эксперименты, но до конца надеялся на лучшее.
— Бо-оги, дайте сил.
— Ты зря зовешь их, едва с силой твоих покровителей можно это как-то исправить. Я нашел иных, и, даже уничтожив свет моей безумной звезды, вы не смогли остановить то, чему давно суждено было случиться.
— Прекрати, Альхазред, я не верю…
— Я даю тебе шанс, Вирбий, шанс стать одним из первых бессмертным жрецом существ действительно могущественных, а не этих…
— Не богохульствуй!
— Самозванцев, кои рядятся в людей и не способны поделиться настоящим знанием, высокомерно и наивно полагая, что их народ достаточно слеп, чтобы безоговорочно следовать даже за такими бесполезными лицемерами.
— Хватит! Не заставляй меня пожалеть о твоей защите перед Луной!
— А то что? Что она мне сделает, брат? Проклянет? Убьет? Чем ты хочешь меня напугать?
— Я не пытаюсь пугать, лишь воззвать к остаткам твоего разума.
— Я более чем разумен и знаю больше, чем когда-либо. Прислушайся ко мне или стань ступенью.
— Стать ступенью?
Выпрямившись, я ощутил на душе тяжелейший груз, всё мироздание сейчас легло на мои плечи, непомерно возлагая надежду, на то, что я вновь смогу остановить безумца с моим лицом. Мою худшую половину.
Злость жгла меня изнутри, а с ней и обида, и боль, и недовольство, но жалость была сильнее их всех. Я не видел врага в человеке передо мной и не собирался разделить его ненависть.
— Что ты задумал?
— Действо! Ты же любишь представления, Вир? Ты так был вдохновлен театром, так что я предлагаю поучаствовать тебе в еще одной мистерии, где тебе выпала важнейшая роль.
Глядя на Альхазреда, я пожелал ему верить, несмотря на лихорадочный огонь в глазах. Приветственно распахнув объятья, он прошел ко мне с дикой, сумасшедшей улыбкой на губах.
— Ты же не откажешь мне?
— Откажу в чем?
Аль остановился почти вплотную, левая рука хлопнула меня по плечу, и только я потянулся сбросить ее, как правая вытащила из складок хитона что-то блестящее. Золото вспыхнуло в прощальных лучах горящего светила, резкий удар в грудь выбил дух, и боль, мучительная, острая и жгучая боль, прошила тело словно иглой, забирая на своем острие мою жизнь.
Я изумленно уставился на рукоять короткого копья и кровь, залившую ткань. Никак не получалось осознать, чему именно я дал произойти.
— Стать агнцем, моей первой жертвой на закланье настоящим богам, но тш… не трать силы понапрасну, лучше позови её…
Открыв рот, я попытался возразить, но вместо слов закашлялся, едва не задохнувшись. Пальцы судорожно вцепились в чужой хитон, ноги подкосились от слабости. Взглядом нашел взгляд брата и внутренне ужаснулся от тех чувств, что щедро отражались в нем, в этой бескрайней, голодной до чужой жизни инородной тьме.
Не может быть такого, не может, он не настолько ненавидит…
— Зови!
— Нет…
— Ох, Луна, что же ты медлишь, дорогая, он умирает на моих руках, ужель ты бросишь его? Оставишь истекать кровью? Страдать с твоим именем на устах?
Словно тряпичную куклу Аль опрокинул меня на алтарь, наконечник копья чиркнул по камню, омерзительно грубо дернув рану. Вскрикнув от новой волны боли, я бездумно потянулся к краям, пытаясь хотя бы немного свести их, пока пальцы утопали во влаге.
Не приходи, не вздумай приходить, я умоляю, заклинаю тебя, Луна, не появляйся здесь, не нужно…
— Вир!
Ее надрывный, звонкий голос полоснул моё едва живое сердце. Закрыв глаза, я застонал, но брат, тут же вынув копье, отбросил меня на пол, занося оружие над алтарем. Сквозь пелену боли и мутное сияние сумерек я разглядел, как моя богиня впервые плачет, не в силах сдвинуться с места от открывшегося ей чудовищного и жестокого действа.
— Не нужно ронять свои драгоценные слезы.
Даже теперь я чувствовал в себе необходимость подбодрить Луну, сжавшись в луже собственной крови на полу собственноручно возведенного храма в ее честь. Это была бы неплохая смерть, действительно неплохая, но за спиной вдруг послышался характерный хруст и звук, будто кто-то решил расколоть скорлупу огромного ореха. Земля на секунду ушла из-под ног, стены тряхнуло, и лишь чудом колонны устояли на месте, осыпав зал мелкой мраморной крошкой. Голос брата прозвучал грозно и громко, как приговор:
— Когда дорога луны и дорога солнца пересекаются на небесах, тогда Йог-Сотот приходит, восторженный и мощный, чтобы открыть пространства между звездами…