Кровля, мостки, внешние стены уже готовы. Внутренняя отделка завершится через несколько лет. Хуго планирует сделать подворье с рестораном, гостиницей, галереей и резиденцией для художников. Еще ему хотелось бы устроить здесь миниатюрный рыбный заводик, чтобы водить гостей и рассказывать о том, как перерабатывали рыбу в старину. Замысел дерзкий, недешевый и, если все получится, требующий поддержки от очень многих людей, в том числе благосклонных банкиров. Метте и Хуго уже зарегистрировали дом в Стейгене. И обрекли себя на многие годы тяжкого труда. И совсем не факт, что успешного. Скрова ведь находится не у моря. А НА море. Да и сам Осъюрдгорден покоится на сваях, равно принадлежа суше и морю. По земле попасть сюда можно единственным путем – по соседским мосткам. Во время приливов, при низком давлении или западном ветре море, бывает, поднимается так высоко, что двор будто плывет по воде.
По дому, словно в приставленной к уху ракушке, разносится морской шепот. Море с неиссякаемой страстью продолжает добиваться земли – ныне и присно[31]
.9
Вечером мы с Хуго и Метте идем в гости к Арвиду Олсену, старейшему рыбаку на Скрове. Дом его стоит у дороги, равно как и все дома на этом острове. С подветренной стороны, у подножия гор и обрывов, обнаруживается удивительное многообразие деревьев, декоративных кустов и трав – одни доставлены с юга, другие, вроде клена и гольпара, выторгованы у поморов на востоке. Растения в поселок везли на продажу состоятельные капитаны и скупщики рыбы. В тридцатых годах XX века один моряк привез лилию аж из самой Австралии, и с той поры эта лилия растет в местных цветниках. Кто бы мог подумать, что она приживется на крайнем севере, да спасло ее то, что морозы на норвежском побережье редко бывают затяжными.
Никто не идет открыть нам калитку, когда мы стучимся к Олсену. Не дождавшись, открываем сами, идем за угол и входим в дом через кухню. Навстречу, из гостиной, выходит хозяин и говорит, что слышал, как мы стучались, да решил, что это не мы, а какие-нибудь горожане с юга ломятся – это у них, на юге Норвегии, принято стучаться.
На столе поджидает пирог (сын с невесткой занесли, зайдя чуть раньше нашего) – у Олсена сегодня день рождения. Олсену без малого девяносто, хотя по нему этого никак не скажешь. А Олсен еще молодится, пытаясь рукой поймать на лету муху.
Олсен рыбачил с отрочества до шестидесяти пяти. Ловил треску, норвежского морского окуня, сайду и палтуса донкой, линем, бреднем, неводом, но интереснее всего была ловля тунца. За одного большого тунца рыбацкая артель выручала по тридцать крон на брата. Для сравнения – за кило самой отменной атлантической трески им давали двадцать семь эре. Олсен рассказывает, что сам ел только щёчки тунца.
Из-за болезни двадцать лет назад Олсену пришлось оставить промысел. Дело в том, что после операции на сердце у него развилась какая-то редкая аллергия на солнце. Окна заклеены черной пленкой, не пропускающей ультрафиолетовые лучи. Летом Олсен и шагу не может ступить из дому, тут же обгорает кожа.
Мы навестили его, чтобы послушать его байки про гренландца. Олсен говорит, что это не акула, а сплошное мученье. Часто обжирала его палтусов прямо в сетях или на крючке.
– Жрет она все подряд. Как поймаете ее, не забудьте накачать воздухом, после того как вытащите печень. Не то утонет, а оставшиеся будут жрать ее на дне. Нажрутся досыта – клевать не будут.
Я послушно киваю: совсем необязательно сообщать старику, что нам-то довольно одной акулы.
– И много у вас веревки?
– Четыреста метров.
– Поводок?
– Цепь. Шесть метров.
– А наживка?
– Тухлятина. Хайлендский бычок.
Олсен одобрительно кивает.
Его язык напомнил мне моих старших родственников из Вестеролена, с которыми я не виделся с детства. Многие пересыпали свою речь особыми словечками, которые используются норвежскими рыбаками для описания моря. К примеру,
В следующие несколько дней судорожно пытаюсь укротить старинные рыбацкие термины, услышанные мною на Скрове. Вот только они, слетая с моего языка, звучат как-то вычурно. К тому же я не до конца разобрался в нюансах и потому оставляю бесплодные попытки, чтобы не раздражать Хуго.
По пути домой Хуго и Метте поведали мне, что местные на Скрове весьма самобытны в том, что касается мясных предпочтений. Так, они закатывают в банки отварные ножки баклана. Если в верши или сети попался калан, то непременно срезают филейную часть. И это не какой-то там ветхий пережиток, преданный забвению. Метте услышала это от малышей в начальной школе. Слегка удивленная, поинтересовалась: “Вы что же, едите выдру?” Четыре ученика энергично закивали и ответили, что мясо у калана очень вкусное.