…У неё ещё остались несколько секунд, чтобы обозреть ситуацию на других участках городских стен. Везде кипели стычки различной интенсивности с применением огнестрела и холодного оружия. Обе стороны несли серьёзные потери. Но нигде шведы не сумели закрепиться. Нигде. А жарче всего было не у них на Спасских воротах, а на Киевских, где командовал полковник Келин. В том месте штурмующие имели возможность нападать с двух сторон бастиона одновременно. Но и там защитники держались — и отбивали атаку за атакой. А орудия на том участке стены не умолкали ни на минуту.
…Новая волна — и снова «дикие гуси». На этот раз они для начала перебросили несколько гранат через стену. Больших потерь удалось избежать опять же благодаря укрытиям. Только одна «эфка» попала внутрь микро-бастиона и выкосила там человек шесть или семь. Но когда «гуси» взобрались на бруствер, по ним ударили из всех наличных стволов. Хоть трофейных, хоть своих. Наёмники залегли, пользуясь телами ранее погибших как укрытиями. Завязалась короткая перестрелка, ограниченная лишь заканчивающимся боезапасом. Дальше предстояла рукопашная, где совершенно не факт, что защитникам удастся устоять против профессиональных головорезов. А тут ещё шведы, продолжавшие лезть через бруствер. С ними тоже надо было что-то делать, потому на них сосредоточили огонь фузилеры. Сине-жёлтые опять воткнули между камнями древко с геральдическим трёхкоронным знаменем, и опять были сбиты залпом защитников…
Казалось, штурму не будет конца.
Разлетался в осколки камень — люди держались.
Гнулся и ломался металл — люди держались.
Кругом были огонь и дым — люди держались.
Волна штурмующих казалась бесконечной — а защитники крепости стояли насмерть.
Люди казались крепче камня и металла, сильнее огня. Шведы, сами не лыком шитые, чувствовали это всей кожей. Понимали. Уважали. И — боялись. Впервые за очень долгое время им встретился противник по меньшей мере равный.
…Исход штурма решил случай. Чья-то шальная пуля разбила масляный фонарь, от которого пушкари зажигали фитили для пальников. Горящее масло пролилось на зарядный ящик осиротевшей — расчёт был выбит — пушки. Шведы, первыми сообразившие, чем это пахнет, разделились на две партии. Одни полезли обратно, вниз. Другие попытались пробиться к тому ящику и сбить пламя, пока не «сыграл» боезапас, но не смогли прорваться сквозь плотный автоматный огонь противоборствующих стороны. А наёмники поняли, что случилось, с большим запозданием.
— Ложись! — срывая голосовые связки, скомандовала Катя, когда увидела, как горящие капли льются под крышку зарядного ящика. Прямо на загодя приготовленные пороховые картузы.
Грянул взрыв!
Волной разбило в щепки пушечный лафет, даже подкинуло само орудие. Вынесло и ближайший к той позиции микро-бастион, и кусок многострадального бруствера — вместе с половиной залёгших там наёмников и шведов. Сине-жёлтое знамя с тремя коронами улетело вниз.
Для штурмующих это почему-то стало той последней каплей, когда становится ясно, что «зерг-рашем» дела не решить. Они стали отходить от стены, бросая лестницы и убитых товарищей. Раненых, кстати, уносили с собой, что несомненно делало им честь.
На свой страх и риск Катя высунулась за стену. Оттуда ещё летели пули, но можно было быстро оценить обстановку… Там, внизу, исходил на крик и маты командир «диких гусей», пытаясь заставить солдат идти на новый приступ, но, видимо, у шведского начальства было иное мнение. Какой-то обер-офицер наорал на наёмника и тот был вынужден подчиниться. При нём на ногах, насколько успела заметить Катя, оставалось не более десяти соратников.
Точно так же дело обстояло и на двух других бастионах, где шли бои. Защитники понесли существенные потери. Только первый взгляд позволял оценить их в несколько сотен человек, и хорошо, если меньше — издалека можно было посчитать и мёртвых шведов. Но и ряды штурмующих изрядно поредели. Если потери у них три к одному, то это до двух с половиной — трёх тысяч человек в минус.
На стенах радостно закричали: виктория. И только тогда до Кати дошло, что ноги её больше не держат.
«Меня достали…» — подумала она, мешком оседая на горячий камень боевого хода. Анальгетик всё ещё действовал, не подпуская боль к сознанию, но кровь, вытекающая из ран, как бы намекала, что пора на перевязку.
Когда солдаты подхватили её и на руках понесли к лекарю, всё уже было как в тумане.