Времена не выбирают

— Приятно встретить знающего человека, — кивнула «десятник» и обратилась к другим офицерам, которые весело скалились при виде смущённого коллеги. — Я не понимаю причин вашего смеха, господа. Если кто-то считает, что провёл бы поединок с иным результатом, пусть выйдет и покажет своё искусство.

Желающих почему-то не нашлось.

— Ещё бы, — хохотнул Алексашка, снова пристав к компании «немезидовцев». — С Никитой им драться страшно, с Вадимом скушно, с Катериной — обидно. Вот разве что я остался.

— Гляди, допросишься — вызовут, — съязвил Вадим. — А нам потом объяснять Петру Алексеичу, почему его приближённого на гуляш порубили.

— Разговорчики, — вот теперь в голосе Кати прорезалась ирония.

— А я что? Я ничего, хотел как лучше, — замахал руками Вадим, вызвав всеобщий смех.

Жизнь снова шла своим чередом — неспешная и тягучая. Пришельцы из будущего, жестоко страдавшие от информационного голода, спасались только юмором.

4

Улучив минуту, Данилыч отозвал Катю в сторонку. Мол, поговорить надо. Решили выйти на заднее крыльцо, полюбоваться мокрым снежком, который к тому моменту падал здоровенными «лопатами», и подышать свежим воздухом с ароматами конюшни. Перед тем Меньшиков раскурил от свечки набитую трубку, притом, как выяснилось, перекур он решил устроить с конкретным умыслом.

— А вы, я гляжу, совсем табак не уважаете, — сказал царёв ближник, начиная разговор именно с этой темы. — Ты-то ладно, девице дымить не пристало. Но казаки твои тоже носы от трубки воротят.

— Правильно делают, — ответила Катя, прислонившись к столбу, державшему навес над крыльцом, и скрестив руки. — Прикинь: нам в разведку идти, а от бойцов на полверсты табачищем несёт.

— Так уж и на полверсты. Да и кто принюхиваться станет?

— Я. Тебя, например, за десяток шагов по табаку узнаю. А по перегару — за двадцать.

— И много вас, таких учёных?

— Здесь — сорок человек, офицеров и рядовых. Плюс шестеро учеников и полтора десятка штатских в обозе.

— Здесь… А ещё где есть?

— Знала бы — сказала бы. Может быть. Ладно, Саша, спрашивай, что хотел. Ты ведь не просто так меня сюда вытащил.

— И спрошу, — Меньшиков выдохнул целое облако табачного дыма. — Вы вроде русские, а говорите странно. Во фрунт тянетесь и к каждому слову придираетесь хуже немцев, я такого даже среди них не встречал. Мундиры невиданные. Бой этот рукопашный, опять же, тайны… Шпагой не владеете вовсе, лошадей сторонитесь, будто никогда их не видывали. Трубку не курите, пьёте, словно девицы — еле-еле… Вы откуда такие взялись? Только по правде.

— Издалека, — не удивившись вопросу, ответила Катя. — Подробностей пока не будет. Когда придёт время, всё расскажу.

— Ты прямая, словно шпага, — хмыкнул Алексашка. — Но и ухватить тебя, как и ту шпагу, голой рукой не получается — или порежешься, или воздух горстью схватишь.

— Там, где мы воевали, другие не выживают, Саша. Ещё вопросы есть?

— Есть.

— Время ответов пока не пришло, извини. Но в одном будь уверен: мы не враги.

— Были б вы врагами, нам бы не поздоровилось, — криво усмехнулся Меньшиков. — Слышала — Каролус сегодня поутру упрямился и не желал завтракать?

— С ним это бывает.

— А знаешь, как его утихомирили? Пётр Алексеич велел ему передать: ежели не войдёт в разум, то к нему в караульные тебя приставят. Угомонился и съел всё до крошечки. Как дитя малое, ей-богу… Чем ты его так напугала?

— Он знает, что я при случае пристрелю его без разговоров.

— О том и я говорю. Мы с вами за одним столом сиживаем, вино пьём, хлеб едим. А при случае вы любого из нас, без разговоров… Ведь так?

— Эту привилегию ещё заслужить надо, — хмыкнула Катя. — Швед очень постарался, чтобы мы на него сильно обиделись. Так что не надо лепить из нас каких-то упырей.

— Всё же на тебе и крови довольно.

— Я в ней могла бы плавать. Однако в бою всё честно: или враг меня грохнет, или я его. А ты? Легко было стрельцам лично головы рубить?

— Нелегко. Но то был бунт противу государя, а стало быть, и противу Отечества, — Алексашка стал серьёзен до невозможности. — Может, и не брался бы я за топор, на то палачи есть, да государь уж больно осерчал на стрельцов.

— Значит, ты любого из нас, без разговоров — если государь велит?..

— Курва ты, Катя, — осклабился Меньшиков. — Вот оно — придираешься к словам, хуже немцев.

— Ты не ответил.

— И не отвечу — покуда противу государя не пойдёте. Но ведь не пойдёте, не таковы.

Снег шёл по-прежнему густо, но за то время, пока они разговаривали, вид снежинок изменился. Это уже не были слипшиеся мокрые комья: с неба полетели мелкие и очень красивые фигурные шестигранные кристаллики. В тяжёлом влажном воздухе почувствовалось нечто холодно-острое, суховатое, а на поверхности лужиц во дворе, по которым не так часто топтались люди и кони, начали зарождаться и медленно расти иглы льда.

— Завтра дороги подморозит, можно будет отправлять курьеров и самим ждать вестей, — сказал Меньшиков. — У всех дел прибавится.

— Ну и слава Богу, — кивнула Катя. — А то тут даже почитать нечего, со скуки сдохнуть можно.