Времени холст. Избранное

Профессор Башкирского государственного университета научно доказал существование Бога. Как сообщается, суть его открытия состоит в том, что любые объекты во Вселенной взаимодействуют друг с другом мгновенно, независимо от расстояния между ними. Затем профессор неожиданно для себя получил письмо из Ватикана от папы Римского, в котором говорится, что Его Святейшество посвящает ученому свои молитвы и очень ценит те чувства, которые его сподвигли написать эту монографию. Профессор-мусульманин отправился к Верховному муфтию России. Тот сразу ухватил главную мысль книги: «В Коране сказано: ^аАллах всякой вещи свидетель”. Вы же доказали, что это так». Профессор перечитал Коран, Библию, Тору и удивился, насколько точно в их текстах обозначена суть его научного открытия. «Мысль материальна, – уверен ученый, – и ее можно мгновенно засечь из любой точки Вселенной».

Номерок

«Здесь!» – Он махнул рукой в сторону огромной воронки, зияющей на окраине Бамута. Была поздняя-поздняя осень, и деревья стояли пожухлые, с обнаженными стволами, изрешеченными осколками и пулями. Воронка успела обметаться опавшей листвой, и лишь кое-где по краям темнела тяжелая глинистая земля. Рослый густобородый чеченец, показавший место, молча отвернулся – за ним в сгустках вечернего тумана виднелись развалины.

Бамут казался мертвым селением. «Добро пожаловать в ад!» – гласила самодельная надпись над входом в полуразрушенное кирпичное строение, превращенное в неприступную крепость: окна были забаррикадированы мешками с песком, между мешками скалились амбразуры. На воротах темно-небесного цвета покоился силуэт матерого хищника, и выцветал клыкастый призыв: «Свободу волкам!». Кругом царил хаос – глыбы развороченного бетона, обломки ржавого кирпича, искореженные линии водопроводных труб.

Фуражкин наблюдал обыденный хаос войны, к которому попривык за последнее время. Но сейчас что-то мешало ему принять эту картину как жестокую, но привычную данность. И вдруг его поразила ясная, беспощадная мысль – в селении не было никаких признаков жизни: не выглядывали из-за руин испуганные жители, не копошилась во дворах домашняя живность, не брехали за глухими заборами собаки. Казалось, даже птицы не летали над этим опустошенным селением, где раз и навсегда водворилась смерть.

Недавно прошел дождь, и копать было трудно – земля на дне воронки стала вязкой, густой. Солдатики срезали почву небольшими слоями. Быстро темнело. Пришлось подогнать грузовик и зажечь фары, направив желтые рассеянные лучи на раскопки. Наконец штык лопаты наткнулся на что-то твердое: «Есть!».

Начали откапывать живее. Постепенно из земли проступил неясный образ – скорченное туловище, без головы, лежало на дне воронки. Плоть уже подверглась гниению, и в воздухе появился тлетворный запах. Солдатики нацепили на нос марлевые повязки, натянули белые медицинские перчатки, принялись осторожно раздвигать полуистлевшие зеленые лохмотья.

«Пытаются найти воинский номерок, чтобы установить имя, – объяснял для себя Фуражкин странные изыскания в потемках. – Но номерок не всегда бывает в наличии. Это плохая примета – носить на шее номерок. Это означает почти неминуемую гибель. Многие идут в бой без номерков, не видя в них спасения».

«Вот и опознавай без номерка», – сказал офицер, возглавлявший группу поиска. Он поторапливал солдат, хотя прекрасно понимал, что торопиться уже некуда, что теперь находится на месте, что и покрикивать, и распоряжаться другими уже бессмысленно. Но в силу своей земной ответственности за происходящее продолжал, как бы исподволь, соучаствовать в поисках: «Ну как опознавать без номерка?».

«Господь всех опознает и всех назовет по имени, – тихо ответил Фуражкин, подивившись своей спокойной уверенности. – К тому же мать говорила, что у Евгения должен быть православный крестик».

«Был у него крест, – подтвердил чеченец, выступив из темноты. – Ему приказывали снять, а он не хотел подчиняться. Не хотел принимать нашей веры. Упрямый был, не слушался. Потому и убили».

«А зачем голову-то отрезали?»