Времени невидимая твердь

В продолжении рода спасенья себе не ищи:
нищету своей памяти ты завещаешь
потомкам —
и не видят они, как ты медленно таешь
в ночи —
на глазах исчезают, окутаны временем
тонким.

Никого не вини. Никому не печалуйся в том.
Одиноким виденьем становится жизни истома.
А кругом — тот же скарб, тот же скрип
у дверей — тот же дом,
тот же скверик с детьми перед окнами
зримого дома.

«Когда на вас навалится зима…»

Когда на вас навалится зима
всей беспросветною декабрьской тьмою,
возьмите черный том Карамзина:
что в нем заложено кровавою тесьмою? —

все те ж снега с прорехой зорь,
дымок жилья у волка на примете,
всея равнины самодержец — ветер
да слез морозных кристаллическая соль.

Быть может, вам пригрезится тогда:
декабрь и есть декабрь — и никогда не минет
его незрячий ветер на равнине
да золотая зорь его орда.

«Вот и снесли тебя, вот и снесли…»

Вот и снесли тебя, вот и снесли,
дом, где я вырос из старой земли,
будто и впрямь доказать захотели,
что меня не было на самом деле
там за годами в густой тополиной дали.

Нет ни сараев твоих дровяных,
ни раздиравшего душу бурьяна,
нету ворон, что зимою багряной
вместе с деревьями оголены.
Поздно жалеть, раз уж прежде жалеть было
рано.

В этих стихах остаются холодные сени,
где половицы косят, под извечный скрываясь
сундук,
стол под истлевшей газетой,
оконце с погодой весенней,
лестница с плачем насилу ведущая в сени,
наших шагов по которой спускается стук.

Низкие комнаты жмутся к нагревшейся печке,
есть на заслонке чугунной забытого века
клеймо,
окна зимой на заре оплывают, как сальные
свечки,
вечер, и в комнате, словно в грядущем,
темно.
Вот и снесли тебя, теплая, детская вечность.

Плачь, человек:
обесцветило время глаза!
Плачь, человек: надломилась спины
крестовина!
Плачь, человек:
ты не в силах об этом сказать —
плачь и рыдай
над молчанием непоправимым.

2. Полуслово

«Жил да был боярышник…»

Жил да был боярышник
у житья на воле.
Даже был пятерышник
в своей кирпичной школе.

Боярышник, боярышник
д'нас не хватит на год:
больше нет, боярышник,
сафьяновых ягод.

Снегопад

Закат за осиновой сетью померк.
И лед выступает дыханья поверх.
И яркая щель, что ведет в магазин
все ярче — с исходом небес и осин.

И снег заскрипел высоко в небесах
и падал потом, попадая впросак,
как в чашку лохматую сахар-песок —
исчез на губах, на ресницах просох.
Озимые люди по избам сидят.
Спасибо, соседи когда посетят:
ведь время — не сахар, и сердце — не лед,
и снежная баба за водкой идет.

«Нет, лучше уж октябрь…»