Как бы то ни было, из того, что сказано в предшествующих строках, уже вытекает с полной очевидностью неизбежность будущих конфликтов как в среде самого Временного правительства, так и между ним и окружавшими его элементами, наиболее причастными к революционному движению в тесном смысле слова. Самой влиятельной фигурой в составе Временного правительства оказался "заложник демократии" -- Керенский. Если бы кому-нибудь пришло в голову в день образования Временного правительства назвать Керенского военным министром, то, я думаю, сам Керенский, несмотря на свой безграничный апломб, смутился бы. А все другие приняли бы такое предложение за насмешку, за глупую шутку. Между тем через два месяца Керенский оказался "провиденциальным" военным министром. В еще большей степени это приходится сказать о верховном главнокомандующем. Я помню продолжительное заседание в Мариинском дворце, посвященное обсуждению и решению вопроса о том, кого следует назначить на эту должность -- Алексеева (в то время бывшего начальником штаба верховного главнокомандующего) или Брусилова. За последнего особенно стоял Родзянко. Я представляю себе, какой эффект произвело бы при этих условиях предложение кандидатуры Керенского. И оно, наверно, сочтено бы было просто за шутку дурного тона. И оно опять-таки осуществилось несколько месяцев спустя. Мне кажется, нет лучшего критерия степени стремительности в деле возобновления идей Циммервадьда и связанного с ним разрушения нашей армии, как эти два назначения. Но, в сущности говоря, зачатки будущего разложения уже заключались в том факте, что основной вопрос -- отношение к войне -- был при составлении Временного правительства обойден: иначе, как допустить, что в рядах его вместе с Милюковым оказался Керенский, взгляды которого достаточно были известны из его речей в Государственной думе?