Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга I

В 1886 году П. П. Каратыгин вторично женился. Вскоре у него родился сын, и молодая супруга была уже вновь беременна, когда весной 1888 года последовало резкое ухудшение его здоровья (врачи подозревали чахотку). В конце мая он как обычно уехал на дачу в Гатчину, но предвидя кончину, торопил С. Н. Шубинского с выплатой гонорара в счет публиковавшейся на страницах «Исторического вестника» «Летописи петербургских наводнений. 1703–1879». «…Часть пойдет на лечение, — писал он, — а другая, вероятно, на мои похороны, остальные крохи — жене». К несчастью, это предвидение в полной мере оправдалось. 30 июля Петр Петрович Каратыгин скончался в Гатчине; тело было перевезено в столицу и захоронено в ограде усыпальницы семьи Каратыгиных на Смоленском кладбище близ малой церкви во имя святой Троицы. Смерть его (как и жизнь) прошла незаметно: лишь петербургские газеты и журналы, в которых он сотрудничал, поместили небольшие некрологи. После похорон упомянутый уже С. Н. Шубинский через редакцию «Нового времени» обратился в правления Литературного фонда и Общества драматических писателей с просьбой оказать материальную помощь оставшейся без средств к существованию семье П. П. Каратыгина.

Как трагична личная судьба писателя, так незавидна и участь его произведений. Некогда с увлечением читаемые, после смерти автора они прочно вошли в редко перелистываемый архив российской словесности. Даже попыток их переиздания не предпринималось. Многолетний труд П. П. Каратыгина по истории Волкова кладбища в Петербурге, содержавший перечень всех сохранившихся к тому времени надгробных эпитафий и краткие биографические сведения о похороненных там наиболее выдающихся лицах, так и не был опубликован (рукопись была передана на хранение секретарю исторического общества Г. Ф. Штендману). Не был завершен капитальный труд по истории Петербурга. Особый интерес представляла коллекция материалов П. П. Каратыгина о русском театре второй половины XVIII — середины XIX веков. Здесь и записи рассказов современников, и очерки о наиболее выдающихся деятелях российской сцены, составленные писателем по «изустным рассказам» отца, тетки А. М. Каратыгиной, документам семейного архива.

Нет нужды подробно распространяться о тематике, рассуждать об источниках и анализировать содержание предлагаемой читателю книги, однако, сделать некоторые замечания все же представляется необходимым. Не будучи научным изданием в строгом смысле этого слова, книга П. П. Каратыгина в то же время не относится к числу появившихся на российском книжном рынке с конца 1860-х годов «фривольных и нескромных изданий на пикантную тему» (хотя любители последних найдут здесь много интересного и поучительного). Автор ставит перед собой гораздо более широкие, чем пересказ «сальных анекдотцев», цели. Альковные дела венценосцев в силу их общественного положения не могли прямо или косвенно не отражаться на жизни государств. Автор, прекрасно понимая невозможность всестороннего и глубокого изучения поставленной перед собой проблемы (влияние фавора на мировые события), как правило, ограничивался лишь пространными биографическими очерками о наиболее прославившихся на этой стезе монархах и их злых гениях, этих «счастливых несчастливцах», явлениями которых так богата вся историческая жизнь европейских народов.

Свободно владея латынью, французским, немецким, английским и, возможно, итальянским языками, П. П. Каратыгин привлек к своей работе довольно широкий круг источников и литературы. В первую очередь это хроники и памятные записки того времени, о котором идет речь. Здесь и воспоминания Пьера Баранта о Карле XI, Сигизмунда Герберштейна и Андрея Курбского о России времен царствования Ивана IV, Франческо Гвичардини о средневековой Италии, Франсуа Лабютена о Людовике XIV и многих других неназванных в тексте авторов. Не остались без внимания и современные научные труды Иоанна Архенгольца, Жака де Ту, Мариуса Топена, Ричарда Диксона, Джона Лингарда. На характеристику личности Ивана Грозного несомненное влияние оказала трактовка этого образа в «Истории государства Российского» Николая Михайловича Карамзина. Имевшиеся информационные лакуны П. П. Каратыгин заполнял сведениями, почерпнутыми из произведений Виктора Гюго, Вальтера Скотта, Александра Дюма, Вольтера и Фридриха Шиллера. Дело здесь, может быть, и не в научной недобросовестности автора, смешивавшего порой без должного разбора и почтенные исторические сочинения, и грешащие многими неточностями свидетельства современников, и произведения изящной словесности, — в данном случае не совсем важно, произнесены ли в действительности те или иные слова, совершен или не совершен тот или другой поступок тем или иным монархом, фавориткой или временщиком. Важна сама вырастающая из этого обилия приводимых примеров картина быта и нравов венценосцев и их окружения.