Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга II

Несчастный союз с Испанией, вооруживший против правительницы подданных ее кальвинистов, навлек на нее новую бурю со стороны принцев крови и знатнейших вельмож католической партии. Буря эта началась мелким дождем памфлетов и пасквилей, направленных на маршала д'Анкра и его супругу. Одно из злейших произведений этой подпольной литературы, под заглавием Щупалыцик (le Tasteur), оканчивалось прямой угрозою: «Кончини, берегись! Не попади на Монфокон в бессменные часовые…» Надобно заметить, что на городской живодерне Монфокона находились виселицы, воздвигнутые для казни государственных преступников еще королем Людовиком XI.

Заклятым врагом королевы явился принц Конде, постоянно осуждавший ее правительство и явно грозивший ей низвержением не только ее самой, но и Людовика XIII. С помощью Голландии, Женевы и германских мелкопоместных владетелей Конде намеревался объявить брак Марии Медичи с покойным Генрихом IV недействительным, а сына ее незаконным. Для пущей свободы действия принц со своими сообщниками удалился от двора вследствие ссоры с королевою-правительницею. Незадолго перед тем он вызвал на поединок принца де Марсийяка; узнав об этом, Мария Медичи запретила последнему драться с принцем Конде, и за это его слуги избили Марсийяка. Правительница поручила парламенту исследовать это дело, и принц Конде был призван в суд.

— Не могу поверить, — сказала ему королева, — чтобы вы могли дать вашим людям такое позорное поручение.

— Сударыня, — заносчиво отвечал Конде, — при покойном вашем супруге с принцами обходились почтительнее.

— Правда ваша, кузен, но при нем и принцы крови не делали того, что ныне делают.

— Я поступил с виноватым, как он того заслуживает. Его побили при короле.

— Подтверждая это, вы только доказываете свое бесстыдство.

— Как, сударыня? Вы называете принца крови бесстыдником!..

И Конде, выйдя из залы, в тот же день уехал из Парижа; за ним последовали: Лонгвилль, Вандом, Латур д'Оверн, Буйон и многие другие, объявив, что они намерены с оружием в руках отстаивать общественное благо. Скрепя сердце правительница вступила с крамольниками в переговоры при содействии президента Жаннена, де Ту и кардинала Дюперрона. По договору, заключенному с недовольными в Сен-Менегу, правительница обязывалась «на 15 число августа 1614 года созвать государственную думу (генеральные штаты); отдать кальвинистам несколько укрепленных городов, а замок Амбуаз принцу Конде; именем короля не только объявить принцам полное прощение, но и уплатить им 450 000 ливров в вознаграждение за понесенные ими убытки при приготовлениях к восстанию…». Унизительнее этого договора едва ли что можно было придумать для правительницы, но она его подписала. Это постыдное малодушие навлекло на Марию Медичи живейшее негодование со стороны короля испанского. Посланник от его имени выразил ей сомнение насчет хранения союза между обеими державами. К пущему затруднению бедной правительницы государственный совет решил по случаю недоразумений о наследстве герцогства Мантуанского отправить в Италию обсервационный корпус под начальством герцога Ледигьера, отчаянного гугенота, а другой корпус во Фландрию, под начальством принца Конде. Ввиду этих обстоятельств, враждебных ее планам, Мария Медичи совершенно потеряла голову. На расспросы дона Иниго де Карденьяс она отвечала: «Не говорите мне, пожалуйста, об этих делах!» — а государственный секретарь Вилльруа присоединил при этом: «Крайне сожалею, но, кажется, самому небу не угодно, чтобы состоялся сродственный союз между обеими державами».

Словом сказать, монархическая власть во Франции готовилась уступить свое место олигархии и именно в это время оканчивался срок регентства и наступало для Людовика XIII желанное совершеннолетие. Как же готовился король к воспринятию самодержавия? Сказать по правде — почти никак. Несмотря на свои тринадцать лет, он оставался довольно ограниченным мальчиком, хотя нравом сделался как-то злее прежнего. Беседы его с Альбертом де Люинем касались исключительно до предметов охоты с ружьем и соколиной… Иногда обер-егермейстер наводил речь на супругов д'Анкр, и тогда король зеленея дрожал от злости и пускался в обещания им лютейших наказаний, если только Бог приведет Людовику дожить до счастливого дня, когда он будет избавлен от материнской опеки. К прежним талантам короля прибавилось, впрочем, два новых; он начал выказывать склонность к музыке и удивлял де Люиня искусством своим приготовлять бураки, шутихи и прочие пиротехнические игрушки.