Читаем Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга II полностью

Воздавая должное должному, царь Василий и с ним вся Москва со слезами умиления благословляли избавителя. Вступление его в столицу было совершенным подобием торжествам римских триумфаторов… Не ослепляемый почестями, Михаил не располагал долго оставаться в Москве, но обдумывал план нового похода к Калуге, где гнездился самозванец. Но как, по-видимому, ни были далеки мысли героя от престола царского, бояре-наушники беспрестанно предостерегали царя от властолюбивых замыслов его племянника. Димитрий Шуйский прямо донес на него, будто он в заговоре с народом хочет свергнуть царя, что все его действия на ратном поле имели характер безотчетного самовластия в прямой ущерб царскому сану… Василий, три раза усмирявший мятеж с опасностию жизни, на этот раз не решился уступить свое место на престоле человеку истинно достойному, спасителю отечества. Михаил был Василию Шуйскому еще опаснейшим соперником, нежели царевич Димитрий Годунову… Гибель Скопина-Шуйского была решена.

Смерть явилась к герою не в виде подкупленного убийцы с ножом или пистолетом в руках… нет! Яд, которым отравили Михаила на пышном пиршестве в доме Димитрия Шуйского (23 апреля 1610 года), был поднесен несчастному юноше супругою хозяина Катериною Грирорьевною, дочерью палача Малюты Скуратова. С приветливой улыбкой и ласковым словом тетка поднесла племяннику золотую чашу вина… Михаил выпил и был принесен домой замертво, истекая кровью, безостановочно лившейся из носу.[5] К ночи героя не стало!.. С собою в гроб он унес счастие России, мелькнувшее было мимолетным лучом и снова затлевшееся в дыму пожаров, клубах порохового дыма и кровавого пара на полях сражений. Вся Россия, благословляя память Михаила, проклинала его убийц, невзирая на оправдания, впрочем, не выдерживавшие и слабейших опровержений.

Если Василий Шуйский, отстаивая свои царские права, ссылался на святое миро, которым был помазан, то уже не мог прибегнуть даже к этой защите после смерти племянника: яд, которым был отравлен Михаил, сгладил с чела его дяди следы священного миропомазания.

За исключением Зарайска, в котором воеводою был князь Димитрий Михайлович Пожарский, вся Рязанская область под предводительством Прокопия Ляпунова отложилась от Шуйского. Друг покойного Скопина, привязанность к которому доходила у него до обожания, Ляпунов клялся мстить злодеям, не умевшим ценить героя и дерзнувшим пожертвовать им своему честолюбию. Польский гетман Жолкевский обратил под Клушиным в бегство царские войска (24 июня), предводимые Делагарди и Димитрием Шуйским. Эта победа отдала в руки полякам Царево-Займище, Можайск и другие города Московской области, которые и признали государем своим царевича Владислава… Ляпунов и Голицын овладели Москвою; самозванец — Калугою. Ляпунов, обладая столицею, внушал жителям не признавать ни королевича Владислава, ни самозванца, ни Василия Шуйского. Бояре и выборные от народа единомышленники Прокопия Ляпунова постановили: 1) бить челом Василию, чтобы он, оставив царский престол, удовольствовался уделом в Нижнем Новгороде; 2) никогда ни ему, ни жене его, ни сродникам не возвращать престола; 3) всей России от мала до велика целовать крест, принося присягу на верность церкви и престолу и истреблять ляхов и гнать самозванца; 4) до избрания нового царя делами государственными править думе боярской с князем Мстиславским; 5) никому из Шуйских в думе не присутствовать; 6) всем позабыть личную вражду и единодушно служить церкви и отечеству.

С объявлением такового приговора народной думы отправили во дворец к Василию Захария Ляпунова и Ивана Воротынского со многими спутниками.

— Василий Иванович! — сказал брат Ляпунова царю. — Ты не умел царствовать: отдай же венец и скипетр!

— Как ты смеешь! — воскликнул Василий, хватаясь за нож.

Ляпунов, будучи двумя головами выше его ростом, замахнулся на него своей богатырской рукой… Прочие спутники, не допуская дерзкого до насилия, начали уговаривать Шуйского уступить воле народной. Царь упорствовал, и тогда вместе с супругою был под стражею отведен из дворца в свой старый дом… Тщетно патриарх Гермоген заклинал мятежников быть верными присяге: люди русские так же мало внимали тогда увещаниям святителя, как и голосу собственной совести.

На следующий день (18 июля 1610 года) Василий Шуйский и супруга его были насильно пострижены. Обеты монашества за безмолвного царя произносил князь Туренин. Шуйского заточили в Чудовский монастырь; супругу его в Ивановский девичий. Пострижение державной четы было прологом кровавой двухлетней трагедии, разыгрывавшейся в России под именем междуцарствия.

Выданный гетману Жолкевскому, Василий Шуйский был отвезен в Польшу и представлен королю Сигизмунду. Царедворцы требовали от пленника, чтобы он поклонился их государю.

— Царь московский, — величественно отвечал Шуйский, — не кланяется польским королям. Судьбами Божиими я ваш пленник, но взят не вашими руками, а выдан вам своими же изменниками.

Перейти на страницу:

Все книги серии Временщики и фаворитки

Карл I
Карл I

Книга Кондратия Биркина (П.П.Каратаева), практически забытого русского литератора, открывает перед читателями редкую возможность почувствовать атмосферу дворцовых тайн, интриг и скандалов России, Англии, Италии, Франции и других государств в период XVI–XVIII веков.Перья французских романистов и кисти французских живописцев окаймили отрубленную голову Карла I такой лучистой ореолой мученика, что у нас едва хватает духу говорить о нем как о человеке обыкновенном, даже довольно слабом и бесхарактерном. При имени Карла I (мы уверены) в воображении просвещенного читателя является портрет Ван Дейка: гордо подбоченившаяся фигура и худощавое лицо с закрученными усами и остроконечной бородкой; лицо, имеющее некоторое сходство с лицом кардинала Ришелье, только без выражения лукавства, свойственного последнему…

Кондратий Биркин

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное
Людовик XIV
Людовик XIV

Книга Кондратия Биркина (П.П.Каратаева), практически забытого русского литератора, открывает перед читателями редкую возможность почувствовать атмосферу дворцовых тайн, интриг и скандалов России, Англии, Италии, Франции и других государств в период XVI–XVIII веков.В биографическом очерке Сигизмунда Августа, короля польского, мы говорили о вредном влиянии на характер мужчины воспитания его в кругу женщин; теперь, приступая к жизнеописанию Людовика XIV, нам приходится повторить то же самое. Внук флорентинки и сын испанки, Людовик был одарен пылкой, страстной, неукротимой натурой. На попечение воспитателя своего Перефикса, епископа родезского (впоследствии архиепископа парижского), он отдан был уже в отроческих летах, когда к сердцу его были привиты многие дурные качества – неискоренимые.

Кондратий Биркин

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное