Прошли два месяца. В ноябре того же 1698 года до сведения курфюрста Фридриха III дошло известие о том, что в Потсдаме проживает итальянский граф, умеющий делать золото. Именно в это время в его голове возник исполинский план возвести Пруссию на степень королевства… Деньги были нужны, а казна была истощена. Войти первому в сношения с иностранцем — этому препятствовало самолюбие курфюрста; ждать авансов со стороны алхимика не хватало терпения. Тем же самым профессорам: Галле и Герману курфюрст поручил, в качестве соглядатаев, посетить графа Каэтани, вызвать его на опыт и о последующем донести.[46]
В Потсдаме граф занимал целый дом. Когда Антонио доложил ему о приезде ученых, он попросил их прямо в свою лабораторию. С первого взгляда на графа гости почувствовали невольное отвращение. Графу Каэтани было под пятьдесят лет. Он был небольшого роста, кривоногий, смуглый лицом, со взглядом исподлобья. Его манеры и разговор резко противоречили его титулу. Стены лаборатории были увешаны ружьями, пистолетами, кинжалами и скорее походили на берлогу разбойника, нежели на жилище ученого. Галле и Герман отрекомендовались; сказали несколько комплиментов, на которые граф отвечал полуулыбкой.
— Труд и терпение, — сказал он, — вот главные мои помощники. В алхимии не участвуют ни духи, ни гномы… Все это глупости… Писали дураки, будто золото или серебро можно делать только из ртути… или, по-ученому, из меркурия!
— Стало быть, вы его фиксируете? — спросил Галле.
— Стало быть, фиксирую, а иначе из ртути ничего не сделаешь… ведь она бегает! — добавил граф с глупой улыбкой. — Вы пошлите взять в лавке бутылку ртути, а остальное уже мое дело. Эй, Антонио! — крикнул он своему секретарю, — разведи огонь в камине.
Секретарь его сиятельства, как видно, исправлял при нем и должность истопника. Огонь запылал в камине.
— У меня, — продолжал граф, — как видите, нет ни атаноров, ни плавильной печи. Тут вся штука в порошке. Белый для серебра, а красный для золота (он показал присутствовавшим две коробки, наполненные блестящими порошками — белым и красным).
Принесли ртуть. Вывалив ее в тигель и поставив его на уголья, граф принялся раздувать их; когда же ртуть начала нагреваться и разбрызгиваться, он всыпал в тигель большую щепотку белого порошка. Ртуть закипела, струя белых паров взвилась в трубу камина, а граф, захватив тигель клещами, вылил ртуть в чашу с водой.
— И готово! — сказал он с усмешкой пирожника, испекшего пирожок или оладью. — Теперь вместо ртути — серебро.
Действительно, на дне судна лежал сплавок серебра.
— Как хотите пробуйте — настоящий! — сказал граф, самодовольно подбочениваясь.
Галле и Герман не верили глазам.
— Но это чудо! — воскликнул первый.
— Что это за порошок? — неосторожно произнес второй. Искривив рот в глупую улыбку, граф показал ему нос:
— Так я и сказал! Дурака нашли. Вы вот ежели люди ученые, дойдите сами своим умом, а не загребайте жар чужими руками. Это серебро вы свезите от меня курфюрсту и скажите все, что видели. Я этой дряни… серебра т. е., могу ему наделать хоть на миллион талеров.
Галле и Герман переглянулись.
— А после обеда, — сказал граф, — я вам сплавлю кусок золота. Поменьше этого будет, но для опыта и того довольно. Я одному королю в три минуты смастерил слиток в пять фунтов. Помнишь, Антонио?
— Помню, — отвечал секретарь. — Он вам за это орден пожаловал.
— Ну, орденов-то у меня и так много! — усмехнулся Каэтани. — Да наша фамилия и без всяких орденов знаменита. Мой предок был другом и приятелем Годфрида Бульонского; они вместе Иерусалим, брали.
— Вы, говорят, много путешествовали? — спросил Галле.
— Да, почти весь белый свет объехал. Разные естественные науки изучал. Без них нельзя! Материалы тоже собирал для порошков, а в их состав входят все произведения царств природы. Всяких зверей надобно в золу пережигать и из золы извлекать соль… Трудная работа! У кого нет терпения, тот уж за нее лучше и не берись. Однако, Антонио, — сказал граф секретарю, — пойди к моей супруге и спроси, угодно ли ей принять господ ученых.
Антонио ушел и через несколько минут доложил, что графиня принимает. (|7