Временщики. (Судьба национальной России: Ее друзья и враги)

А для Черчилля не существуют законов старости. Этот потомок Мальборо неистощим и неутомим. Он вылетает в Нормандию, в штабы к Эйзенхауэру и Монтгомери, посещает места боёв, объявляясь чуть ли не в передовых цепях, как, к примеру, в Италии.

После войны, неожиданно проиграв парламентские выборы (это была "награда" за преданную службу Англии в годы войны), он на короткое время оказывается не у дел. Однако Черчилль с несомненной пользой для себя расходует "политические каникулы" на воспоминания – целых шесть томов, оснащённых подробнейшим сводом документов. Ему пособляет штат машинисток, секретарей, историков. В сущности, это история второй мировой войны глазами сэра Уинстона. Он так и озаглавливает воспоминания: "Вторая мировая война". За сей труд ему присуждают Нобелевскую премию по литературе.

Он намного пережил своих именитых современников в России: императора Николая II, Столыпина, Витте, Савинкова, Милюкова и Гучкова – "отцов" послефевральской республики, а также Ленина, Троцкого и Сталина.

"У Черчилля была крупная, но мягкая и тёплая рука, обволакивавшая и как бы утешающая", – вспоминал рукопожатие английского премьера Бережков [168].

Незадолго до смерти Сталина (5 марта 1953 года) он снова премьер-министр и остаётся им до 81 года (годы последнего премьерства: 1951-1955-е), по прошествии которых вскоре уходит в отставку: ему уже трудно заниматься ответственными делами. Однако он сохраняет за собой место в парламенте.

Он затихает навек после кровоизлияния в мозг в конце января 1965 года на девяносто первом году жизни (мне пошёл тогда 31-й год, я завершал спортивную карьеру). Великобритания проводила его в последний путь с великой скорбью и почтением. Я сохранил газеты тех дней.

Как политик, Черчилль видел гораздо дальше и глубже и задолго до других в этом заключалась его главная сила. И ещё он был очень предприимчив и неутомим.

Черчилль являлся вождём западных демократий, которые он не называл иначе, как "великие". Он с нескрываемой предупредительностью относился к сионистской верхушке еврейского народа.

Примечательно его посвящение своим воспоминаниям о второй мировой войне:

"Мораль этого труда.

В войне – решительность.

В поражении – мужество.

В победе – великодушие.

В мире – добрая воля.

Тема данного тома (последнего, шестого тома воспоминаний. – Ю.В.): как великие демократии одержали победу и, таким образом, получили возможность повторить глупости, которые едва не стоили им жизни" [169].

Это издание осталось не известно советскому читателю. Оно насчитывало всего несколько десятков шеститомников с грифом "Для служебного пользования" и предназначалось для политбюро и ответственных работников ЦК КПСС. Мне удалось приобрести его в самом начале 1960-х годов, после крушения сталинской партийной аристократии.

Это всё не искренне – черчиллевские рассуждения о сохранении мира и равноправии народов. Черчилль добивался одного: чтобы благоденствовала Британская империя, чтобы всё было, как было, даже если это несправедливо. Всё вне Британской империи должно жить согласно интересам всё того же Лондона. Все, кто живёт не по данным установлениям, – враги Англии.

На страницах своих воспоминаний Черчилль не щадит сил для насмешек, а порой издевательств над Сталиным. Безусловно, в этом его досада на крупность Сталина – крупность, которая переигрывала его, Черчилля. И даже после смерти Сталина это шибко шершавило Уинстона Леонарда Спенсера Черчилля.

Обращаясь к знаменитому разгрому немцев под Москвой (декабрь 1941-го), Черчилль, восхищаясь успехами русского оружия, всё время подсовывает читателю "зиму", как первую причину победы нашей армии. Ну разве мы могли быть мужественны?…

В своём исследовании второй мировой войны "Мир под ружьем: глобальная история второй мировой войны" (At Arms A Global History Of World War II by Gerhard L. Weinberg, Cambridge University Press, 1994) американский историк Герхард Вайнберг едко высмеивает объяснения немецкими генералами своих поражений в 1941 году "плохими погодными условиями".

Он, в частности, пишет: