Временщики. (Судьба национальной России: Ее друзья и враги)

Артамон Сергеевич Матвеев (1625-1682) – дипломат, государственный деятель. Проявил много усердия и знаний при присоединении Украины к России. В мае 1682 года его растерзали восставшие стрельцы.

Патриотическая Россия не возражала и не отгораживалась от культурных и научных связей с Европой. Она возражала против медленного "поедания" Западом России, её закабаления под видом этих связей.

КУЛЬТУРНЫЕ И НАУЧНЫЕ СВЯЗИ НЕ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ВЕСТИ К ПОДАВЛЕНИЮ НАЦИОНАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ И САМОСТОЯТЕЛЬНОСТИ РУССКОЙ НАУЧНОЙ МЫСЛИ.

Задержанная в своём развитии татарским игом на 200-300 лет, Россия рисовалась Западу только "варварской пустыней". На Западе не хотели замечать, как Русь огромным усилием преодолевала отставание, но двигалась своим путём, не ломая национальных форм. Это делало Русь неуязвимой. И вот эту неуязвимость недруги её долбили несколько веков, пока не подняли свой флаг над Кремлём в XX веке. Опять же русским флагом была прикрыта нерусская суть правления.

Странный путь предлагали и предлагают поклонники Запада под самыми невероятными личинами – и все сводились, и сводятся к одному: развитию России через её национальное уничтожение, что с неизбежностью означает и её государственное уничтожение, так как она подпадала бы (и подпала) под власть Запада. Вокруг сего и шла многовековая борьба. Конец XX столетия и дал ответ на полутысячелетний спор. Окультуривание России Западом завершилось её распадом и утратой независимости. Исторически правы оказались те, кто берёг её национальную самобытность, кто стоял за развитие без искажения, извращения её национальной сути, кто стоял за самостоятельные национальные пути развития. Права была патриотическая Россия…

Отныне многовековой спор можно считать закрытым. Нет предмета для спора и за доказанностью, и за крушением Русского национального государства.

ГОСУДАРСТВО БЕЗ НАЦИОНАЛЬНОЙ ОСНОВЫ СУЩЕСТВОВАТЬ НЕ МОЖЕТ. ЕГО НИЧТО НЕ ДЕРЖИТ. МОРАЛЬ ЕГО ЗАМЕНЯЕТСЯ СВОДОМ ПРАВИЛ ПОЛИЦЕЙСКОЙ СЛУЖБЫ.

Перешагнём чрез сочинителей-путешественников, их домыслы и крупицы правды, чрез все дорогие нашему сердцу летописи и былины в более поздние времена.

Попытки написать историю России предпринимались издавна. В 1669 году при родителе Петра I самодержце Алексее Михайловиче дьяком разрядного приказа Фёдором Грибоедовым была написана история России (после он допишет её до вступления на престол Фёдора Алексеевича). Дьяк получил богатую награду, но, как с язвительностью замечает Коялович, "от потомства Грибоедов не может получить никакой похвалы. Его история одно напыщенное восхваление с пропуском всего, что не подходит под эту задачу" [211]

Тяга русских к истории была большой, не исключено, что и поболе нежели у других народов. Не тяга, а жажда знания свой старины.

Пять лет спустя в Киеве появился Синопсис. Это уже было кое-что. Однако пропустим его обзор, как и все другие исторические опыты.

Со времён Петра I, замечает Коялович, "русской историей, как и всею русскою жизнью, овладевали более и более иноземцы. В начертанной Петром, но открытой после его смерти, академии наук, двигателем исследований минувших судеб России поставлен был немец Байер… совершенный невежда в области русской исторической письменности, не ознакомившийся даже с русским языком" [212]

Это от Готлиба Зигфрида Байера (1694-1738), от его "знаменитого сочинения о призвании князей" пошла историческая наука по путям возникновения русской государственности и русской культуры от норманского, то есть германского корня. Как указывает Коялович, так был авторитетно отрезан путь исследования нашей истории "с русской точки зрения".

Иностранная линия русской истории утверждала, что до призвания норманов к управлению русскими, те обретали в невежестве и дикости.

"Учёность" Байера позволяла, к примеру, объяснять происхождение слова "Москва" от "мужского монастыря", а "Пскова" – от "псов".

Преемником Байера по исследованию русского прошлого становится другой немец – Герард Фридрих Миллер (1705-1783), который уже неукоснительно держался (и внедрял) норманскую теорию происхождения русской государственности. Какие-либо исследования "в другие стороны" уже оказывались невозможны, слишком велико было значение этого очередного немца при дворе. В отличие от Байера Миллер усердно изучал русский и сделал немало для науки.

Он приехал в Россию в 1725 году 20-летним молодым человеком. И в том же году он уже адъюнкт, в 26 лет – профессор истории, а в 1728 году, через три года по приезде, он уже конференц-секретарь академии наук. Все двери нараспашку.