Времетрясение. Фокус-покус

Надгробие было обращено ко мне той стороной, где была надпись.

Эпидемия дифтерита, унесшая множество жителей этой долины, разразилась в то время, когда почти все студенты Таркингтона разъехались на каникулы.

Студентам крупно повезло. Если бы во время эпидемии шли занятия, многие, многие из них разделили бы судьбу Шульцев и упокоились сначала на месте, где теперь стоит Павильон Пахлави, а потом возле конюшни, куда достигает тень Мушкет-горы на закате.

А позже, 2 года назад, студентам опять крупно повезло. Они все разъехались на зимние каникулы, когда преступники-рецидивисты захватили наш заштатный провинциальный городишко.

Чудеса, да и только.

Я поинтересовался, кто такие Свободомыслящие. Это были члены недолговечной секты, в большинстве германского происхождения, которые, как и мой Дедушка Уиллс, считали, что в Загробной Жизни и праведных, и неправедных ждет просто непробудный сон, что наука доказала несостоятельность всех официальных конфессий, что Бог непознаваем и что человек может посвятить свою жизнь только одной великой цели: чтобы всем людям, всем членам общества, жить стало легче и веселее.

Герман и София Шульц были далеко не единственными жертвами эпидемии дифтерита. Но они были единственными, кто на смертном одре высказал пожелание быть похороненными в земле студенческого городка, потому что для них это была священная земля, как они сказали.

Увидев меня, Памела не удивилась. Алкоголь надежно защищал ее от всех неожиданностей. Она сразу же сказала мне:

– Нет.

Я еще ни слова не успел сказать. Она подумала, что я захочу заниматься с ней любовью. Понимаю, почему ей это пришло в голову.

Я и сам стал об этом подумывать.

А потом она сказала:

– Этот год был самым лучшим в моей жизни, и я благодарю тебя за то, что ты так много для меня значил.

Она иронизировала. Она нарочно притворялась, чтобы поддеть меня побольнее.

– Когда уезжаешь? – сказал я.

– Никогда, – сказала она. – У меня полетела коробка передач.

Она имела в виду старый лимузин, марки «Бьюик», выпущенный 12 лет назад. Она получила его при разделе имущества после развода с мужем. Он всегда издевался над ней, высмеивал ее усилия стать настоящим скульптором, а случалось, угощал ее пинком или оплеухой. Так что он, должно быть, покатывался со смеху больше, чем кто-либо другой, когда ее творения слетели с пьедесталов на персональной выставке в Буффало.

Она сказала, что в городе новая коробка передач стоит 850 долларов, и механик хочет получить эту сумму в иенах, но намекнул, что ремонт обойдется намного дешевле, если она ляжет с ним в постель.

– Наверно, ты так и не нашел, куда твоя теща спрятала те деньги, – сказала она.

– Нет, – сказал я.

– Надо бы мне поискать, – сказала она.

– Я уверен, что кто-нибудь уже нашел их и просто помалкивает, – сказал я.

– Я тебя никогда не просила платить, – сказала она. – Не хочешь купить мне новую коробку передач? Тогда, если меня спросят: «Откуда у вас эта дивная коробка передач?» – я могла бы ответить: «Мне подарил ее прежний любовник. Он – прославленный герой войны, но я не могу назвать его имя».

– Кто этот механик? – спросил я.

– Принц Уэльский, – сказала она. – Если я лягу с ним в постель, он не только сменит мне коробку передач, но и сделает меня Королевой Англии. Ты ведь так и не сделал меня Королевой Англии.

– Уайти ван Эрсдейл? – сказал я. Был в городке такой механик, и он говорил всем, что у него или у нее полетела коробка передач. Со мной он сыграл ту же шутку, когда у меня, до «мерседеса», был микроавтобус, «шевроле» 1979 года. Я проверил, спросив одного из студентов. Коробка была в ажуре. Было нужно только одно: хорошая смазка. Теперь и Уайти ван Эрсдейл лежит под землей возле конюшни. Он устроил засаду против беглых заключенных и сам угодил в засаду. Его победа продлилась от силы 10 минут. Вот как это было: «Бах!», а потом, минуту спустя, «Бах, бах» – и все.

Памела, которая сидела, прислонясь к надгробию, все же не сказала мне того, что я потом услышал от Зузу Джонсон, – а именно что я сломал ей всю жизнь. Пожалуй, самое обидное, что она мне сказала, было то, что я так и не сделал ее Королевой Англии. Зузу будет обвинять меня в том, что я никогда и не собирался на ней жениться, хотя мы без конца болтали в постели о том, как убежим в Венецию, хотя Венеции ни она, ни я в глаза не видали. Я обещал ей, что она откроет там цветочный магазин, потому что садоводство – ее конек. А я стал бы учить итальянцев Английскому или помогать местным стеклодувам пристраивать их товары в американские магазины, и так далее.

Зузу еще и отлично фотографировала, и я ей говорил, что очень скоро она будет прогуливаться по причалу, где пассажиры садятся в гондолы, и продавать туристам фотографии, сделанные тут же, на месте, Полароидом.

Когда дело доходило до будущего, ГРИОтм нам в подметки не годился.

Для меня эти мечтания о Венеции были просто одним из любовных приемов, эротическим аналогом духов Зузу. А она приняла все это за чистую монету. Она совсем было собралась в Венецию. Но я-то ехать не мог – меня удерживали семейные обязанности.