Времетрясение. Фокус-покус

Парашютисты уже свои награды получили. Когда они надели парадную форму по случаю триумфального шествия, их грудь украшали разноцветные колодки наград за участие в боях в Коста-Рике, и в Бимини, и в Эль Пасо и так далее, и, само собой, за битву в Южном Бронксе. Эта битва продолжалась пока что без них.

Несколько людей, которые ничего собой не представляли, вроде пустого места, попытались сесть в вертолеты вместе с Попечителями. Мест было много. Но на борт приняли только тех, кто был поименно перечислен в списке, присланном из самого Белого Дома. Я видел список. Из местных там были только Текс и Зузу Джонсон.

Я смотрел вслед улетающим вертолетам. Хеппи-энд. В это время я был на колокольне, проверял, какой ущерб нанесен имуществу. Раньше я не рискнул взобраться наверх. Кто-нибудь мог снять меня 1 выстрелом, и это мог бы оказаться великолепный выстрел.

А когда вертолеты превратились в точки на горизонте, я вздрогнул, услышав женский голос. Женщина была у меня за спиной. Она была маленькая, в белых теннисных туфлях, и подошла совершенно бесшумно. Я не ожидал, что встречу здесь кого-то.

Она сказала:

– Мне всегда было интересно знать, что тут такое. Конечно, все вверх дном, но вид прекрасный, если вам нравится, когда много воды и солдат.

Голос у нее был усталый. Да и все мы порядком измотались.

Я обернулся, посмотрел на нее. Она была Черная. Нет, я не хочу сказать «так называемая Черная». Кожа у нее была очень темная. Вполне возможно, что в ней не было ни капли белой крови. Если бы она была мужчиной и попала в Афинскую тюрьму, то заняла бы место на самой низшей ступени кастовой лестницы.

Она была такая маленькая и казалась такой юной, что я было принял ее за одну из Таркингтоновских студенток – может быть, это неграмотная дочка какого-нибудь свергнутого Карибского или Африканского диктатора, который дал деру в США, прихватив с собой всю казну своего умирающего с голоду народа.

Опять ошибся!

Если бы ГРИОтм был в рабочем состоянии, он бы нипочем не угадал, кто она такая и что она здесь делает, – я уверен. Она жила вне той статистики, на которой ГРИОтм строил свои призрачные и хитроумные прогнозы. Когда ГРИОтм встречал кого-то настолько далекого от среднестатистических ситуаций, как эта девушка, он чувствовал себя загнанным в тупик, вырубался, начинал гудеть. Загоралась маленькая красная лампочка.

Ее звали Элен Доул. Ей было 26. Не замужем. Родилась в Южной Корее, выросла в Западном Берлине. Получила Докторскую степень по Физике в Берлинском университете. Ее отец был старшим сержантом в Квартирмейстерском Корпусе регулярной Армии, служил сначала в Корее, а потом в нашей оккупационной Армии в Берлине. Когда ее отец, прослужив 30 лет, ушел на покой и поселился в довольно приличном домике и в довольно приятном местечке в Цинциннати, и она увидела, в какой жуткой нищете и обреченности живут и умирают почти все чернокожие, она вернулась в Берлин – уже просто Берлин – и получила степень доктора наук.

Многие люди там относились к ней не лучше, чем здешние, но там-то по крайней мере ей не лезли в голову мысли о людях в гетто, совсем под боком, где шансы выжить были гораздо ниже, а средняя продолжительность жизни куда меньше, чем в беднейшей стране нашей планеты – в Бангладеш.

Доктор Элен Доул приехала в Сципион за день до побега заключенных и должна была пройти собеседование с Тексом и Попечителями, чтобы, представьте себе, занять мое прежнее место учителя физики. Она узнала об открывшейся вакансии из «Нью-Йорк таймс». Перед тем как выехать, она говорила с Тексом по телефону. Она хотела убедиться, что он знает, что она Черная. Он сказал, что все хорошо, нет проблем. Сказал, что это просто прекрасно: женщина, чернокожая, и доктор наук!

Если бы она успела получить эту работу и подписать контракт до того, как Таркингтон приказал долго жить, она стала бы последней из длинной череды Таркингтоновских преподавателей физики, после меня.

Но доктор Доул вместо этого накричала на Попечительский Совет. Они просили ее дать слово, что она ни при каких обстоятельствах, ни на занятиях, ни во внеурочное время, не станет обсуждать со студентами политические, экономические или социальные проблемы. Она должна была предоставить это тем лицам, которые, соответственно, владели этими специальностями.

– Я просто в потолок врезалась, – сказала она мне.

– Ничего особенного они не просили, – сказала она, – только чтобы я перестала быть живым человеком.

– Надеюсь, вы им спуску не дали, – сказал я.

– Еще бы! – сказала она. – Я их назвала бандой европейских плантаторов.

В Совете больше не было матери Лоуэлла Чанга, так что все, кто сидел перед доктором Доул, были и вправду потомками европейцев.