Времетрясение

Кстати, в названии СССР присутствует прилагательное «социалистических». И что же, теперь нам надо проститься со словом «социализм», как мы простились со словом «коммунизм»? И с «социализмом», и с душой Юджина Дебса из Терре-Хота, штат Индиана, где под луной искрится Уобаш. И из полей несется аромат недавно скошенного сена.

«Пока хоть одна душа томится в тюрьме – я не свободен».

Во время Великой депрессии все только и делали, что обсуждали всевозможные альтернативы краху Уолл-стрит, из-за которого разорилось множество предприятий, в том числе и банки. Миллионы американцев остались без средств к существованию. Им не на что было купить еду и одежду, им нечем было платить за жилье.

Ну и что с того?

Это было почти век назад, если считать повторное десятилетие. Все, разговор окончен! Почти все, кто жил в то время, уже мертвы. Мертвее всех мертвых. Счастливого социализма в загробной жизни!

Сейчас важно другое: что в тот вечер, 13 февраля 2001 года, Килгор Траут все же сумел расшевелить Дадли Принса и помог ему выйти из поствреметрясенческой апатии. Траут настойчиво советовал Принсу произнести что-нибудь вслух. Сказать, например: «Обязуюсь хранить верность флагу», – или еще что-нибудь, что угодно, любую чушь. Главное, чтобы Принс вышел из ступора и убедился, что он снова хозяин своей судьбы.

Поначалу Принс говорил невнятно, еле ворочая языком. Он не стал клясться в верности флагу. Вместо этого он дал понять, что честно пытается уразуметь смысл того, что говорил ему Траут. Он сказал: «Вы говорили, что мне что-то дали».

«Ты был болен. Но теперь ты здоров, и еще столько всего надо сделать!» – сказал Траут.

«Нет, до этого, – сказал Принс. – Вы говорили, что мне что-то дали».

«Не бери в голову, – сказал Траут. – Это я от волнения. Я был не в себе».

«И все-таки я хочу знать, что такое мне дали», – настойчиво повторил Принс.

«Свободу воли», – ответил Траут.

«Свободу воли, свободу воли, – повторил Принс, перекосившись в лице. – А то я все думал, чего такое мне дали. Теперь я хоть знаю, как оно называется».

«Не бери в голову, – сказал Траут. – Надо спасать людей!»

«Знаешь, что тебе сделать с этой самой свободой воли?» – спросил его Принс.

«Нет», – сказал Траут.

«Сверни ее в трубочку и засунь себе в жопу».

51

Когда я сравнил Траута, выводящего Дадли Принса из ПВА в фойе Американской академии искусств и литературы с доктором Франкенштейном, я, понятное дело, имел в виду антигероя романа «Франкенштейн, или Современный Прометей» Мэри Уолстонкрафт Шелли, второй жены английского поэта Перси Биши Шелли. В этой книге ученый по имени Франкенштейн собирает человека из частей тел умерших людей и оживляет его с помощью электричества.

То есть результаты, полученные в этой вымышленной истории, прямо противоположны тем, что достигаются в реальных американских тюрьмах посредством реальных электрических стульев. Многие думают, что Франкенштейн – это монстр. Но это не монстр. Франкенштейном звали ученого.

В греческой мифологии Прометей лепит из глины первых людей. Крадет с небес огонь и отдает его людям, чтобы те согревали свои жилища и готовили еду – а вовсе не для того, чтобы мы испепеляли узкоглазых желтожопых ублюдков из Хиросимы и Нагасаки.

Во второй главе этой замечательной книги я рассказывал о собрании в церкви Чикагского университета по случаю пятидесятилетней годовщины атомной бомбардировки Хиросимы. Тогда я сказал, что не могу не прислушаться к мнению моего друга Уильяма Стайрона, который уверен, что бомба, сброшенная на Хиросиму, спасла ему жизнь. Потому что, когда была сброшена эта бомба, Стайрон служил в Корпусе морской пехоты США и как раз проходил подготовку для вторжения на японские острова.

Но потом я добавил, что знаю одно слово, которое служит безоговорочным доказательством, что наше демократическое правительство способно на циничное, жестокое и расистское убийство безоружных детей, женщин и стариков – причем эти убийства никак не оправданы военной необходимостью. Я произнес это слово. Это было иностранное слово. Слово было такое: «Нагасаки».

Ладно, проехали! Это тоже было давно, тем более если считать и повторное десятилетие. Сейчас я хочу поговорить о другом: о словах, которыми старый писатель-фантаст Килгор Траут привел в чувство оцепеневшего Дадли Принса. О словах, известных, как «Кредо Килгора». О словах, которые не утратили свою актуальность даже теперь, спустя несколько лет после того, как к нам снова вернулась свобода воли. «Ты был болен. Но теперь ты здоров, и еще столько всего надо сделать!»

Я знаю, что учителя в государственных школах по всей стране каждый день повторяют школьникам «Кредо Килгора» следом за «Клятвой на верность флагу» и «Отче наш». Учителя говорят, что это помогает.

Один мой приятель рассказывал, что был на свадьбе, и священник, венчавший молодых, завершил обряд такими словами: «Вы были больны, но теперь вы здоровы, и еще столько всего надо сделать! Объявляю вас мужем и женой».