Время АБРАКадабры

А в это время дом вздрогнул: это огромный бульдозер проломил северную стену. И когда он в грудах кирпича и облаке пыли прополз, гремя гусеницами, и сразу же свернул, тогда еще один грузовик, наполненный бренчащими в кузове бочками, прыгая на ухабах, ворвался в пролом. Он ударил как раз в крыльцо, в основание выступа. Океан пылающего бензина выплеснулся туда, в бойницы, окутал дом. Кричали юноши Бено, заживо сгорая в каменной клетке. Горели старые книги – охотно, жарко, как порох, отдавая сокровища свои не людям – Бездне. Как красное мясо, рвалась рушившаяся кирпичная кладка. Тогда смолк грохот выстрелов, и черные сноровисто побежали во двор по лестницам – туда, где еще не горело, но уже скоро, как казалось, пылало все. И кто-то невидимый дал приказ отступать. Они, захватчики, выбегали по одному, оглядываясь. Своих раненых не брали. Нескольким просто размозжили головы прикладами, когда те попытались выползти, – уходили только живые.

Когда на ночном Бердском шоссе, от Ельцовки и Матвеевки, завыли сирены пожарных машин, было уже поздно. Дым и огненное пламя подымались над плавящейся крышей, и жесть раскаленными каплями кропила лица тех, кто остался еще умирать под этими стенами. А потом, не дожидаясь машин, дом вздохнул глубоко, словно старик, проживший жизнь долгую, хоть и не совсем праведную, приподнялся, выстрелил в небо грохотом и скрежетом да обрушился почти в один миг, вместе с лбом-площадкой, башенкам, книгами, лестницами и трупами юношей-цыган.

Смерть прогуливалась здесь, пошевеливая еще рушащиеся груды кирпича, с наслаждением вдыхая пряный запах жженого человеческого мяса и костей, поджарившейся крови и еще пылавших луж бензина.

Хорошо было ей на своем пиру.

Заратустров бродил по пепелищу, сунув руки в карманы пыльника и подняв воротник, несмотря на довольно жаркий день. Ветерок носил тут сплошную золу и мелкую пыль, и они лезли во все щелки одежды, забивались за воротник, оседая на шее.

Как на свалке, серо-синими воронами расхаживали здесь люди – эксперты и работники прокуратуры. У леска сгрудились их машины, тут же два «уазика» УВД с синими номерами.

Полковник заметил стоящего на развалинах, оглядывающего пейзаж, дымный и вонючий, низенького человека-грибка в костюме кофейного оттенка и в шляпе. Он подошел, спотыкаясь на кирпичных обломках, хлопнул невысокого по плечу:

– Эраст Георгиевич, здорово!

– Здорово, Александр Григорьич.

– Костюмчик не боишься испачкать?

– В аду белошвеек нет, сами же говорили, Александр Григорьич!

Заратустров молодо рассмеялся, но лицо его тут же закаменело. Он поморщился: до сих пор, до десяти утра, что-то еще горело на этом месте, и разлагались остатки трупов под завалами.

Пилатика, тогда следователя облпрокуратуры, ныне работника аппарата Генеральной, да еще по «особо важным делам», он знал с прошлого года. С той самой роковой встречи на Башне, с той схватки, где тихоня-Пилатик, тюфяк-следователь, показал себя героем. Он еще помнил, как его, обеспамятевшего, они затаскивали в машину. Шестьдесят процентов тела – сплошной ожог! Надо же, выкарабкался! Заратустров привычно сунул в рот сигару.

– Что не разбирают-то? Сейчас начнет парИть, такая вонь подымется.

Некурящий Пилатик посмотрел на него из-под полей шляпы маленькими глазками на полном лице и усмехнулся.

– Так ваших ждем, Александр Григорьич!

– Наши все дома сидят, – обиженно протянул Заратустров. – «Средних» ждем, которые не совсем наши…

– А-а! Вот оно как! Ну, да… Сейчас эксперты из УФСБ подъехать должны. Тут видал что? – Пилатик нагнулся, прямо из-под ног поднял обгоревший кусок книжной обложки: ее, видно, отбросило взрывом, поэтому медь застежки не расплавилась.

– Вон, какие манускрипты есть. Сказали: без экспертов не трогать. Так помаленьку остальное копаем.

На медной застежке отчетливо выделялась выдавленная, хоть и слегка оплавленная надпись: «1422, Rome».

– Рукописные экземпляры, – проворчал Пилатик, доставая платок и густо сморкаясь. – Кошмар! Что ж вы так проморгали-то, Александр Григорьич? Неужели на ваших суперточных мониторах такого безобразия видно не было? Не предупредили…

Пилатик отлично знал, кого представляет Заратустров. Тот меланхолично раскурил сигару, осмотрел руины, из-под обломков которых извлекли очередной труп и теперь заталкивали в черный мешок, ответил:

– Обереги. Полное экранирование. Тут профи жили. Мы вон в уцелевшей башне свежую кладочку-то разломали, а там сушеная куриная лапка, с восемью золотыми колечками. Оберег «На восемь сторон света». И таких оберегов, думаю, здесь еще туча тучная. Короче, немерено! У нас на сканировании объект белым был, то есть – ноль активности, дремлющий.

Пилатик крякнул, повертел круглой головой в шляпе, переступил с ноги на ногу на битом кирпиче.

– Ну, а у вас чего, Эраст Георгиевич? – не остался в долгу Заратустров. – По прокурорской вашей линии? Все-таки по меньшей мере тридцать три трупа. Говорят, банда цыганская.

Пилатик еще раз крякнул саркастически, стянул шляпу, утер ее полями потный лоб и снова нахлобучил.