Время алых снегов

Это было вчера. И вот теперь, когда Долгов отверг спокойное, ничем не грозящее ему сидение на своем участке, предпочтя рискованный маневр в зону сильного радиоактивного заражения, когда он совершил его без приказа сверху, посредник не смог воспрепятствовать. Пусть он не находил в действиях комбата полной логичности, которая необходима в подобных случаях. Готовность офицера нести тройную ответственность не вызывала сомнений. Но стало ясно: «противник» наносит главный удар в другом месте, и упрямство комбата начинало раздражать и тревожить посредника. Конечно, сегодня радиация — лишь условность. Но вполне безусловна служебная кара, которая грозит Долгову, а отчасти и ему самому. Обязательно спросят: «Куда смотрел, товарищ майор?» Посредник бывал не раз бит за ошибки и хорошо знал, что за осторожность обычно достается меньше, чем за риск.

— Послушайте, капитан, — наконец заговорил он. — Я бы очень расстроился, доведись мне поставить вам двойку, как мальчишке-школьнику. У вас в распоряжении еще семь минут. Верните немедленно батарею на прежнюю позицию или хотя бы отведите назад, где радиация ниже. Иначе люди «укомплектуются» рентгенами до предела, и батарея не сможет больше участвовать в учениях.

— Но, товарищ майор, отойди мы назад — станем полуслепыми. Они нас тогда наверняка раздавят.

— Кто «они»? Кто? — раздраженно оборвал посредник. — Вы что, не слышите, где они наступают?

— Да разве им трудно повернуть? Им же сам бог велел идти главными силами здесь. И двадцать килотонн они швырнули на эту долину не для одного же испуга!..

Нет, ворота для них в глубину обороны полка я не отворю.

Майор хмуро поглядывал на циферблат часов. Черная секундная стрелка короткими толчками спешила по кругу, приближая конец роковой двадцатипятиминутки.

— Что ж, — произнес он, — я тоже не знаю сейчас, переходит ли ваша инициатива в своеволие. Сами решайте. Только на учениях надо, кроме всего прочего, и учиться беречь людей.

Капитан, выпрямившись, оглядывал фронт батареи. Темнели на снегу одетые в противогазы лица его солдат. Они были обращены туда, где должны, обязательно должны показаться боевые машины наступающих!..

Между тем за холмами волна атаки уже захлестывала первую позицию обороны, и бой обретал предельное ожесточение. Казалось, даже снег сползает с высот от ярости пушек, гусениц и моторов.. Танки, преодолевая глубокие снега и бешеный огонь обороняющихся, настойчивыми клиньями взламывали систему опорных пунктов.

А совсем близко, укрытая смежными холмами от перекрестного огня, почти очищенная от снега сквозными ветрами, лежала удобная долина, по которой прокатилась ударная волна, сокрушив все живое и мертвое, все, способное к сопротивлению. Именно к этой долине рвался на полной скорости авангардный танковый батальон наступающих и уже в предбоевых порядках изменил направление удара. Даже теперь, когда батальон увязал в обороне, теряя машины и бесценное время, командир его не решался испытать заманчивую долину. Он благодарил судьбу и свою разведку за то, что она успела заметить, как в дальнем конце той долины выходили на огневые позиции белые приземистые машины, несущие на бортах пучки реактивных снарядов. Целых три километра идти по голым снегам навстречу колючим жалам этих снарядов, не знающих промаха, не могли даже танки.

А командиру обороняющегося полка казалось чудом, что в брешь, пробитую ядерным ударом, до сих пор не хлынула броневая лава, все стаптывая и руша на своем пути. Туда уже ушел противотанковый резерв, но он казался полковнику слабым, и штабные радисты, нервничая, искали в бушующем океане помех радиостанцию батареи противотанковых реактивных снарядов.

— Ищите, — повторял полковник, — ищите же! Долгов не мог пропасть. На то он и Долгов.

Мог ли полковник предполагать, что капитан Долгов услышит приказ, который ему не в состоянии донести даже радио. Полковник был занят боем, и, конечно, в эту минуту он не думал о том, что и в ядерной войне между командиром и его подчиненными помимо телефона и радио сохранится еще одна, неповреждаемая связь. Ее обычно называют пониманием долга или осознанной ответственностью. А такая ответственность всегда больше и выше простого повиновения.

1967 г.

Горное эхо

Майор Нечаев проснулся словно от толчка. Он не услышал самого взрыва, но раздробленное эхо еще блуждало в горах, продираясь сквозь каменные глотки ущелий. Через парусину палатки сочился хилый свет. Нечаев выскочил наружу, затягивая на ходу ремень.

— Наши взорвали? — спросил он солдата, охранявшего палатку.

Тот отрицательно качнул головой:

— Это далеко, товарищ майор. Кажется, лавина.

Нечаев почувствовал знобящую предутреннюю свежесть, сердито поежился. В долине еще лежали густые тени, а вершины гор уже позолотила заря. Испещренные темными жилками оголенных каменных ребер, они казались плоскими и полупрозрачными, словно нарисованными на сером стекле. Горы спали. Спали птицы, спали маки и пучки травы у подножия циклопических нагромождений камней, и даже река сонно посапывала в узкой щели, прорезанной в гранитном дне долины.