Время Анаис

Остаток ночи Бош провел в каком-то мучительном забытье. Порой он воспринимал и вполне реальные предметы, как, например, автомат по продаже конфет на орлеанском вокзале, но именно их вещественность подчеркивала условность происходящего. Буфет был закрыт. Бар тоже. По залу ожидания слонялось несколько человек, в том числе парочка, которую они видели на противоположной стороне улицы. То, что его разглядывают и обращают внимание на наручники, Альбера больше не волновало. И хотя прикованных друг к другу двое, кто из них задержанный, а кто конвоир, устанавливалось без труда: по отсутствию верхней одежды у Боша, по замызганным брюкам, по грязной обуви.

Пассажиры с нарочито равнодушным видом сторонились его, будто сорвавшейся с привязи собаки, которую удалось поймать и посадить на цепь.

Единственное, что испытывал Бош, это чувство голода. Ощущение поначалу гнездилось где-то в груди, но затем стало сверлить мозг, и когда в углу зала, возле афиши, изображающей пляж Руана, он заметил выкрашенный в зеленый цвет автомат по продаже конфет, аппарат этот стал для Альбера средоточием мироздания.

— Интересно, работает ли этот агрегат? — произнес он деланно безразлично.

Мазерель, пытавшийся отыскать начальника станции, с которым ему нужно было переговорить, проронил:

— Эти машины никогда не работают.

— Не возражаете, если я попробую?

Свободной рукой достал из кармана деньги. Нужных монет не оказалось, деньги поменял ему полицейский.

Сначала у них ничего не вышло, хотя через стекло было видно, что в аппарате полно конфет в разноцветных обертках. Полицейского тоже захватил азарт. Опустив монету, он потряс аппарат, постучал по нему кулаком, и когда выпала шоколадная конфета в коричневой обертке, обрадовался не меньше, чем его пленник. И они вдвоем стали нажимать на разные кнопки и извлекать из аппарата сласти.

Бош принялся за конфеты: их в кармане накопилось больше дюжины.

— Угощайтесь.

— Спасибо, не хочу.

Сказано это было не с презрением или отвращением, просто полицейский не любил сладкое. И Бош это понял.

На перроне появился не то дежурный по станции, не то его помощник. Подкатил поезд. Железнодорожник подошел к начальнику поезда и стал ему что-то втолковывать. Поезд шел от испанской границы, вагоны были грязные, окна наглухо закрыты. При голубоватом свете ночников дремали пассажиры. Когда кто-то открывал дверь, они недовольно ворчали. В проходах вагонов третьего класса кое-кто уже спал, устроившись на чемоданах.

В конце концов в вагоне первого класса нашлось купе, на двери которого висела табличка «занято». Открыв его, Мазерель снял со своего запястья наручник и надел его на руку пленника.

— Спать, наверное, хотите?

— Не знаю. Пожалуй.

Полицейский уступил задержанному диван, а сам, сняв плащ, устроился в углу. Достал из кармана отпечатанную на ротаторе брошюру и до самого Парижа читал. То был курс уголовного права, который полицейскому, видимо, надо было успеть проштудировать до экзамена.

Бош спал. Точнее, впадал в бессознательное состояние, но вскоре открывал глаза и всякий раз видел перед собой брошюру и скрещенные ноги конвоира. Конфеты были съедены, к горлу подступала тошнота, возможно, оттого, что голод лишь усилился. Никогда Альбер еще не чувствовал себя таким измученным, хотя и доводилось не спать ночь, а то и две подряд. Ему приснился трактир, огромный, больше, чем Бошу приходилось видеть. На переднем плане возвышался трактирщик в фартуке; гости его, сидевшие в глубине длинного помещения, казались совсем крохотными. Альбер испытывал неодолимую потребность объяснить трактирщику, что, несмотря на случившееся, он человек честный.

Сквозь дрему он слышал, как, заранее готовясь к выходу, по коридору, волоча чемоданы, снуют пассажиры. Значит, скоро Париж. Сон напомнил Альберу нечто очень важное, о чем надо рассказать полицейскому.

Он, Альбер Бош, человек порядочный, а Серж Николя, настоящая фамилия которого Щепкин, негодяй. А негодяи всегда берут верх. Вздумай он, Бош, обвинить Сержа, никто бы не стал его слушать. В лучшем случае его бы подняли на смех, а в худшем — привлекли к суду за клевету, и Бош наверняка проиграл бы процесс.

Что Серж Николя негодяй — сущая правда. Он это докажет. Уже доказал, прикончив каналью. Людей напрасно не убивают. Отправив Сержа на тот свет, сам он ничего не выиграл. Абсолютно ничего. Зато справедливость восторжествовала. Пусть даже ценой его свободы, если не жизни. Без причины на это никто не пойдет.

Несколько часов назад все было ясно и понятно. Сейчас ему тоже ясно, правда, в меньшей степени. Верно, оттого, что он устал. Ничего. Все, что нужно, он скажет на суде. Но он не подумал, что суд состоится не сразу, а спустя много времени. Что придется пройти своего рода чистилище, оказавшись в руках таких людей, как лавочник из Энграна, деревенские жандармы или орлеанский инспектор.

В Париже все будет иначе. Особенно если удастся объясниться с судебным следователем. Может, и этот полицейский в какой-то мере поймет его?