Время ангелов

Евгений страстно вздохнул и попытался обхватить рукой меховое пальто. От их движения снег с парапета посыпался прямо им на ботинки. Пэтти сильней прижалась к нему. Она клонилась к нему, как падающая колонна, и он чувствовал, как тепло от груди до коленей охватывает его. Держа ее за плечи, он принимал на себя ее тяжесть, решительно, безрассудно. Прошло несколько минут. Она медленно подняла голову, и он прижался к ее лицу. Он поцеловал ее щеку там, где оставил рукой снежный след. Он не сразу нашел ее губы. Потом он почувствовал, что Пэтти пробует отстраниться.

— Милый, — сказала она.

— Моя милая, — сказал Евгений.

— Так жалко, — сказала Пэтти.

— О чем ты жалеешь?

— Я не должна…

— Почему? Пэтти, мы не маленькие.

— Это неправильно…

— Так давай сделаем правильно. Пэтти, согласна ли ты стать моей женой?

— О…

— Не огорчайся, моя хорошая. Это только мысль. Мы все обдумаем, правда? Зачем нам торопить друг друга? Пэтти, пожалуйста…

— Хотеть на мне жениться ты не можешь, — сказала Пэтти. — Это невозможно.

Она отошла и остановилась, глядя на быструю воду реки, сжимая и потирая застывшие от мороза руки.

— Ну, не будь же такой печальной. Я хочу. Почему бы мне не хотеть? Понимаю, что это неожиданно… Да и жених я не очень завидный…

— Нет, не в этом дело. Ты — замечательный. Но ты не знаешь… Я не могу быть женой. Я — плохая.

— Какие глупости.

— Ну… я цветная… и еще…

— Пэтти, голубушка, что ты несешь? Я так же могу тебе сказать: я — русский. Мы с тобой, ты и я, особенные люди, и мы оба одиноки, и мы нашли друг друга. Я хочу, чтобы ты знала. С тех пор, как ты появилась в доме, я чувствую себя таким счастливым. Что про меня сказать? Безнадежный неудачник и больше ничего. Но я могу стать другим. Я ведь не дурак. Если захочу, я могу неплохо зарабатывать. Мы будем жить в красивом доме…

— Нет, — сказала Пэтти, глядя в землю. Потом подошла и ткнулась головой ему в плечо: — Я люблю тебя, люблю.

— Пэтти, я так рад. Я испугал тебя своим предложением? Не волнуйся, времени много, мы успеем разобраться. Я хочу доказать тебе, что умею зарабатывать…

— Зарабатывать — какие пустяки.

— Мы все обсудим, Пэтти. Главное, что мы любим друг друга…

— Но ты не можешь меня любить.

— Не надо так говорить, — он прижал ее к себе, зарывшись подбородком в жесткие черные волосы.

Пэтти снова отстранилась от него. Она надела перчатки и поправила шарф.

— Ты… ты постой здесь, — сказала она с изменившимся лицом. — А я пойду.

— Пойдем вместе…

— Нет, останься. Я так хочу. Я найду дорогу.

— Ты подумаешь о моем предложении?

— Конечно, подумаю. Спасибо тебе… спасибо…

С каким-то неуклюжим достоинством она повернулась и медленно пошла прочь все той же осторожной, ощупывающей походкой. Евгений закрыл глаза. Он слышал скрип снега под ее удаляющимися шагами. Посмотрел вновь — ее уже не было.

Он недоверчиво огляделся по сторонам. То, что произошло, отделило его от внешнего мира так плотно, что сейчас, казалось, он вышел из какой-то маленькой комнатки, из запертого покушения. Набережная, как и прежде, была пустынна. На толстом снегу виднелись лишь их с Пэтти следы. Он окинул взглядом простор реки, вздохнул глубоко. И голова у него снова закружилась. Головокружение… нет, это вальс. Он кружится по снегу так легко и стремительно, что едва касается ногами морозного белого наста.

В теле его пробудилось какое-то новое чувство. Новое… или, напротив, очень старое. Что-то повлекло его вперед, он забросил голову, как пловец, отважно встречающий волну. И он вспомнил название этого чувства — счастье. Да, он женится на Пэтти, у него опять будет настоящий дом.

Он всматривался в горизонт. Там купола и шпили сквозь дрожащий воздух бледным золотом сияли на солнце, сливаясь со снежной далью. Нарядные многоколонные фасады, голубые и красновато-коричневые, под прерывистым снежным узором, уходили в перспективу вдоль бесконечных набережных; у каждого окна свой особый высокий белый гребень, у каждой капители свой особый белый орнамент. Низко на горизонте он видел город на берегах величественной, скованной льдом реки. Солнце с лазурного неба светило на мощные стены крепости, освещало ветхие башни Воскресения [16], гигантский золоченый купол Исаакия, вздыбленную бронзу Петра, тонкий светлый золотой шпиль Адмиралтейства.

Глава 15