— Это не имеет значения. Когда я отправляю богослужение, я — Бог. Nil inultum remanbit.
[19]Хотя то, что пошлет мне великая сила Небес, будет не отмщением. Это будет их, Небес, последней милостью. Тем временем я останусь там, где я есть. Я останусь, мой Маркус. Я подожду, пока все это закончится.Имя, произнесенное Карлом так, как он привык произносить в детстве, пронзило вдруг Маркуса совсем иным чувством, теплым и расслабляющим, жалостью, больше к себе, чем к брату. Он всматривался в лицо брата, ища в нем признаки заботы, отчаяния, но видел лишь отвлеченность, бледную усмешку, уход в себя.
Маркус чувствовал, что его отвергли, может быть, уже забыли. Но он не мог вынести такой финал. Он хотел привлечь внимание Карла к себе даже ценой гнева. Он сказал:
— Я принес эти цветы для Элизабет.
Карл медленно повернулся, посмотрел как-то неопределенно и подошел к столу. Он потрогал влажные головки хризантем.
— А что в свертке? Это тоже для Элизабет?
Маркус не сразу вспомнил, почему икона у него. Он сказал смущенно, в замешательстве:
— Это икона… думаю, ты о ней знаешь… Евгения Пешкова…
— А, этого поляка.
— Он — русский.
— Можно посмотреть?
Карл принялся снимать бумагу. Под прямым светом лампы, рядом с поникшими цветами, солидный деревянный прямоугольник вспыхнул золотом и синевой. Три смуглых ангела, отягощенные смирением и неудачей, сидели вместе, грациозные и отрешенные, держа свои стройные посохи, склонив друг к другу маленькие головы под огромными мягкими нимбами, паря на своих престолах в светлом эфире.
Карл осторожно положил икону на стол. Он пробормотал что-то.
— Что ты сказал? — спросил Маркус.
— Высокие.
— Высокие?
— Они должны были быть очень высокими.
Маркус взглянул на Карла. Тот все еще не сводил глаз с иконы и снова улыбался раскованной, счастливой улыбкой.
— Несомненно, это Троица, — кашлянув, сказал Маркус.
— Как могут эти трое быть одним? Вот подтверждение моих слов. А теперь, Маркус, уходи.
Маркус помедлил в нерешительности. Как будто уже все сказано. Чувство теплой растроганности вновь охватило его. Ему хотелось плакать. Он спросил: «Мы увидимся снова?»
По-прежнему глядя на икону, Карл не ответил.
— Я увижу тебя снова, Карл?
— Иди.
Маркус сделал несколько шагов к двери. Он не мог забрать икону из рук Карла. Невозможно, мучительно так холодно расстаться. Нельзя покидать Карла с такими мыслями. Все сказанное надо аннулировать. Колдовству надо дать обратный ход и все возвратить на прежние места. Ему вдруг захотелось прикоснуться к брату. Он вернулся и, чуть наклонившись, сжал рукой полу его черной сутаны.
— Не трогай меня.
Карл сделал резкое движение и вырвал материю из ладони Маркуса. Когда Маркус выпрямился, Карл шагнул к нему. На какое-то мгновение Маркусу показалось, что брат хочет его обнять. Но вместо этого Карл шлепнул его по губам.
Задохнувшись, Маркус прижал руку к лицу. Лицо его вспыхнуло от стыда и от боли. Он увидел совсем близко холодные черты Карла, синие фарфоровые глаза, устремленные на него.
— Ты существовал, Маркус, — пробормотал Карл, — какое-то мгновение ты существовал. Теперь иди.
Синие глаза закрылись. Маркус, спотыкаясь, вышел из комнаты.
Глава 18
— Забавно, — сказала Элизабет. — Я перестала слышать поезда. Думала, что никогда не привыкну. А ты тоже уже не слышишь?
— Тоже, — сказала Мюриэль.
— Головоломка почти сложена.
— Ты хорошо потрудилась.
— Чем больше ею занимаюсь, тем интересней. Я такая лентяйка. Этот подходит?
— Да, подходит.
— Что же мы будем делать, когда закончим головоломку?
Они сидели на полу в комнате Элизабет, где лампы были включены и шторы задернуты. Золотистые отблески мерцающего огня тонули в коричневатой глубине французского зеркала. Наполовину выкуренная сигара догорала в пепельнице. Элизабет сидела в ленивой позе, одну ногу подвернув под себя, опираясь спиной на шезлонг. Она смотрела на огонь. Волосы в беспорядке спадали ей на плечи. Рубашка беззаботно распахивалась на груди, когда она тянулась за очередным фрагментом головоломки.
— Остались только эти глупые кусочки моря.
— Ты хорошо потрудилась, — произнесла Мюриэль и сразу же подумала: ведь я только что сказала ей об этом.
— Что, опять туман?
— Да.
— Даже здесь, в тепле, я чувствую запах тумана. А снег еще идет?
— Нет.
— Снега много?
— Очень много. Но теперь он не такой красивый.