Мюриель продолжала плакать. Она тихо стонала и дрожала, стоя в освещенной лампой комнате рядом со спящим отцом. Придет ли к ней когда-нибудь любовь снова? Любовь умирала, и она не могла спасти ее. Она не могла разбудить отца и сказать ему, что любит его. Ее любовь существовала только в этом ужасном промежутке между тьмой и тьмой. Это была любовь замурованная, запечатанная. Она могла иметь только один демонический исход — позволить ему уйти. Это все, что она могла сейчас для него сделать. Она не в состоянии вернуть его к сознанию, которое он считал невыносимым. Она не пробудит его, как Лазаря, от сновидения об аде к самому аду — месту, где любовь бессильна спасти и сохранить. Знание было ниспослано ей слишком поздно, или, скорее, своим развращенным сердцем она приняла его слишком поздно. И теперь она навечно осуждена быть отлученной от мира простых невинных вещей — бездумных привязанностей, свободного счастливого смеха и собак, пробегающих мимо по улице.
Музыка «Лебединого озера» внезапно оборвалась. Передвигаясь, как в трансе, Мюриель наклонилась, чтобы поставить пластинку сначала. Ее слезы лились на свисающие складки сутаны. Он ушел и оставил ей Элизабет. Теперь она не сможет расстаться с Элизабет. Когда Мюриель повернулась назад к спящему, она увидела яркую полоску света между занавесками и устало раздвинула их. Туман рассеялся. Небо было голубым, а солнце ярко сияло. На фоне плывущих облаков она увидела башни Св. Ботолфа, Св. Эдмунда и Св. Данстана и огромный купол Св. Павла. Теперь невозможно разлучиться с Элизабет. Карел приковал их друг к другу, так что одна будет проклятием другой до скончания века.
Глава 23
— Маркус.
— Да, Нора.
— Ты не собираешься сходить в дом священника навестить их?
— Я ничего не смогу сделать.
— Девочки собираются сразу же переехать в новый дом?
— Думаю, да.
— Куда? В Бромли или какое-то другое место?
— В Бромли.
— Мне бы очень хотелось, чтобы Мюриель отдохнула теперь, когда началась весна.
— Она могла бы себе это позволить.
— Они обе сейчас вполне обеспеченные, не так ли?
— Полагаю, Карелу следовало оставить что-нибудь Пэтти.
— С Пэтти все в порядке. Если будешь ей писать снова, не забудь называть ее Патрицией.
— Кажется, она получает большое удовольствие, находясь в Африканском лагере для беженцев.
— Несчастья других утешают нас.
— Это циничное высказывание, Нора?
— Нет.
— Пэтти приняла это спокойно, тебе не кажется?
— У Пэтти появились безжалостные черты.
— Во всех нас появилась жестокость.
— Ты говоришь, девочки приняли это спокойно?
— Во всяком случае Мюриель. Я все еще не видел Элизабет.
— Ни перышка не взъерошено?
— Ни перышка не взъерошено.
— Странная молодая женщина.
— Ты больше не писала ей?
— Я покончила с попытками повидать Мюриель.
— На следующей неделе дом священника снесут.
— Ты видел заметку в «Таймс» о башне Рена?
— Да, очень плохо. Ты уже нашла новое место для Юджина Пешкова?
— Нет еще.
— Надеюсь, он продолжает получать эмигрантскую пенсию?
— Не беспокойся. Я — его пенсия.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я плачу ему небольшое жалованье. Он думает, это из фонда.
— Нора, ты удивительная.
— Благотворительность надо проявлять разумно. Не думаю, что тебе это удается.
— Ты намекаешь на Лео. Между прочим, не забудь, он придет на чай.
— Как ты думаешь, он действительно намерен закончить курс по французскому и русскому языкам?
— Да.
— Не было необходимости давать ему триста фунтов.
— Я же говорил тебе, мы ассигновали их на образовательный фонд.
— Он использует тебя.
— Глупости. Пожалуй, я все-таки схожу в дом священника.
— Ты сегодня останешься здесь?
— Нет, я должен вернуться назад в Эрлз-Корт, я собираюсь работать допоздна.
— Итак, ты намерен продолжить работу над книгой?
— Да, но теперь все изменилось.
— Ты уже договорился, чтобы перевезли твою мебель?
— Нет, нет еще.
— Хочешь, я договорюсь?
— О, пожалуйста, не беспокойся, я… Посмотри, дождь прекратился.
— Ну, тогда, думаю, тебе лучше идти сейчас, если ты решил уйти.
— Ты точно не придешь, Нора?
— Нет. Нужно приготовить горячие булочки к чаю.
— Булочки. Превосходно.
Строительная площадка кишела людьми и машинами, а над ней непрекращающийся гул механизмов, голосов и транзисторов поднимался в бледно-голубой воздух, пронизанный солнечным светом. Недавно прошедший дождь покрыл черную поверхность маленькими зеркальными лужицами, каждая из которых отражала бледный голубовато-серебряный свет. Оранжевые чудовища с огромными когтями впивались в липкую землю, и цемент с шумом падал в огромные вращающиеся барабаны. В отдалении уже поднимался стальной скелет.