Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

На банкете следует пить и есть, но умеренно; кроме того, нужно уметь себя вести. Либералы были тем более заинтересованы в том, чтобы их не обвинили в обжорстве, что сами они охотно предъявляли аналогичное обвинение своим политическим противникам, министерским депутатам, которых Беранже заклеймил прозвищем «пузаны». Что же касается обвинения в пьянстве, к первым либеральным банкетам оно было вовсе не применимо, поскольку там не произносили никаких тостов, а значит, не пили шампанского. Из некоторых отрывочных данных можно сделать вывод, что число бутылок на одну персону вполне соответствовало тогдашним нормам: одна бутылка, не больше. Когда устроители, ввиду особой политической важности события, хотели быть абсолютно уверены, что все приглашенные сохранят достоинство и самообладание, они решали ограничиться одним-единственным сортом вина; так, например, сделали организаторы лионского банкета 1822 года. Кроме того, пришедшие должны были следить за своим внешним видом; нам удалось найти гневное протестующее письмо депутата от Монтобана, графа де Прессака, в честь которого избиратели устроили банкет весной 1830 года. Дело в том, что одна ультрароялистская тулузская газета осмелилась утверждать, что оратор и часть гостей к концу праздника остались в одних рубашках и, по-видимому, собирались пуститься во все тяжкие. Наконец, не могло быть и речи о присутствии женщин на банкете.

Банкет в честь Россини 16 ноября 1823 года, в котором приняли участие сто семьдесят подписчиков, представляет собой исключение только по видимости. В большой зале «Теленка-сосунка» «г-н Россини сидел между мадемуазель Марс и госпожой Паста. Напротив героя праздника помещался г-н Лесюёр; справа от него сидела г-жа Россини, а слева — мадемуазель Жорж. Затем располагались г-жи Грассини, Чинти и Демери». Иначе говоря, все присутствовавшие дамы были либо певицы, либо актрисы, то есть женщины, которые постоянно выступали на публике и которых никому бы не пришло в голову причислять к женщинам порядочным. Во Франции в это время, как показала Анна Мартен-Фюжье, Церковь по-прежнему считала актрис грешницами, не сильно отличающимися от публичных женщин, и отказывала им в церковном погребении. Какой бы славой они ни пользовались и какими бы талантами ни блистали, в хорошем обществе они приняты не были и общаться с порядочными женщинами права не имели. Таким образом, их присутствие на банкете в честь Россини не доказывает ничего иного, кроме исключительности артистического мира, где границы между мужским и женским были несколько смазаны. В обычной жизни женщины на банкет не допускались, поскольку и буржуазия, и аристократия ограничивали сферу действия женщин исключительно домашним кругом; публичное же пространство и публичные дебаты считались делом сугубо мужским. Впрочем, и сами трапезы после Революции приобрели по преимуществу мужской характер; известно, например, что Гримо де Ла Реньер не поощрял присутствия женщин на устраиваемых им гастрономических обедах[162]. Я нашел лишь одно исключение, да и то предположительное: в отчете о банкете в Труа в честь Казимира Перье говорится, что в конце трапезы супруги главных местных нотаблей получили возможность выразить свое почтение госпоже Перье, из чего, по-видимому, можно сделать вывод, что эта последняя, сопровождавшая мужа, была допущена к пиршественному столу; однако ее статус как супруги героя дня был совершенно исключительным[163]. Зато нередко случалось, что дам и девиц приглашали взглянуть на пиршественную залу уже после десерта и произнесения тостов. Как правило, именно они занимались сбором пожертвований, что соответствует одной из их традиционных социальных ролей — роли благотворительницы[164]. Однако, судя по документам, некоторые дамы и девицы питали нескрываемый интерес именно к политической стороне праздника, в котором участвовали их супруги или братья (невозможно вообразить, чтобы они были допущены туда, где не присутствовали их родные[165]); можно также предположить, что некоторые из гостей желали получить свидетельство о благонравном поведении и развеять подозрения, которые неминуемо возникли бы в маленьких городках и замкнутых обществах, если бы никто не мог удостоверить, что на этих собраниях в самом деле царит тот идеальный порядок, о каком сообщают местные газеты.