Время банкетов. Политика и символика одного поколения (1818–1848)

Префект Шоппен д’Арнувиль, который объяснял министру Деказу тот совершенно очевидный для него факт, что он не может запретить празднества, задуманные гренобльскими либералами летом 1818 года, был администратор умеренных взглядов, назначенный на должность конституционным роялистским правительством и не заинтересованный в том, чтобы идти наперекор господствующему в его департаменте общественному мнению. Но он не только убеждал министра, что запрещать банкет было бы непредусмотрительно, он говорил, что не имеет на это права. И то была не просто его личная точка зрения; в ту пору все, от министров и администраторов до нотаблей, взявших на себя устройство банкета, решали этот вопрос точно так же. Ни в Париже, ни в провинции запретить банкет, каков бы он ни был, не представлялось возможным: ни обед в «Радуге», ни банкет на улице Горы Фавор, политическая направленность которых не оставляла ни малейших сомнений, запрещены не были. И даже 1 апреля 1830 года самое реакционное (хотя отнюдь не самое ловкое) правительство эпохи Реставрации, то, от которого, как опасались либералы, больше чем от какого-либо другого можно было ожидать возвращения к актам насилия 1815 года и к законам Старого порядка, не запретило готовящийся банкет и, судя по всему, не обдумывало такой запрет. Почему же?

В законодательстве объяснения этому мы не найдем, поэтому следует искать другие причины. Первая заключается в том, что факт собрания известного числа людей на банкете сам по себе не может считаться потенциальным источником нарушения общественного порядка. Поскольку банкеты, как правило, проводятся в четырех стенах, то происходящее там не касается администрации. Ален Корбен прекрасно показал, анализируя волнения в провинциальных театрах в эпоху Реставрации, что префекты, супрефекты и комиссары полиции чрезвычайно снисходительно смотрели на все инциденты, которые там случались, если только смута не выплескивалась наружу, на улицу и на площади[177]. Они непременно желали знать, что там произошло на самом деле, но никаких последствий для участников тамошних столкновений это не имело. С банкетами дело обстояло примерно так же. Власти внимательно следили за тем, как участники банкета целой процессией направляются к месту, где он должен состояться; еще более внимательно они наблюдали, как участники банкета расходятся, не шумят ли при этом, покидают ли залу поодиночке, маленькими группами или, что тоже иногда случалось, целой процессией (так, граждане Гательро с факелами проводили Вуайе д’Аржансона до выезда из города, где ему предстояло сесть на лошадь или в экипаж, чтобы возвратиться в свое поместье «Вязы»; участники реннского банкета долгой молчаливой процессией сопровождали Дюнуайе до его гостиницы). Однако поскольку, в отличие от театральной залы, помещение, где происходит банкет, как правило, не принадлежит к числу публичных мест, а двери и зачастую даже окна там остаются закрытыми, представители местных властей не имеют никакого права проникнуть туда официально. Нет сомнения, что и в этом случае администрация желает получить информацию о том, какие речи звучат на банкете, но по закону ее представители там присутствовать не вправе. В противном случае их бы обвинили в покушении на неприкосновенность частного жилища, в возвращении к худшим дням полицейского произвола Фуше, к имперской тирании… или к временам Белого террора, о котором все предпочитали забыть.