Время Бояна

— Хорошо вы сказали. А вот вы могли бы привести пример из новых, ныне действующих молодых поэтов?

— Я хочу, прочитать вам стихи Дмитрия Степанова.

Порошей посыпаны травы.
Ноябрьский легкий мороз.
Оставил я храм пятиглавый
Среди облетелых берез.

На старом забытом погосте

Крестов перекошенных ряд.
Деревья, сухие, как кости,
Мне вслед исподлобья глядят.

— Молодец! Не будем подходить с меркой строгой к звукам. Хорошие строфы. В целом очень чистые, честные, светлые стихи, с хорошим трепетом. Идем дальше.

Иду по разбитой дороге.
В сапог просочилась вода.
На холм подымаюсь пологий,
Съезжаю по корочке льда.

Иду, а куда — и не знаю,

Откуда — навряд ли скажу.
Воронья крикливая стая
Садится, галдя, на межу.

— Хорошо. Он мне напоминает какого-то благородного агронома, который идет и говорит: «Да, это мои борозды, я их вспахивал сам. И все это моё, земля моя».

Всегда невеселые мысли
Приходят под крик воронья.
Свинцовые тучи нависли,
Глухую угрозу тая.

— Молодец! Он очень искренний, и слова у него подобраны чуткие, точные. Только ему надо быть еще тревожней и еще более влюбленней в красоту. И мудреть опытом настоящего.

— Мне кажется, что в нем много прошлого опыта поэзии… Даже есть какая-то усталость большого пережитого горя.

— Прочитайте еще одно стихотворение.

Жнецы свободы вышли рано
На зов несмысленной толпы
Из предрассветного тумана,
И засверкали их серпы.
Они трудились терпеливо,
И опустела скоро нива,
И были связаны снопы.

Совсем не тот лелеял всходы,

Кто, завладев затем зерном,
Держал годами хлеб свободы
В своем амбаре под замком.
Но победил всеобщий голод,
И вот — остаток хлеба смолот
И жадно съеден. Что потом?!

— В Дмитрии Степанове очень много доброты. Я желаю, чтобы он ее сохранил, потому что без доброты не будет гнева. Вот говорят: русский народ страшен в гневе. А я добавлю — более бесшабашного и неуправляемого народа в доброте нет. Фуфайку отдаст, догонит человека, а потом еще оглянется, если народу мало, начнет штаны снимать и дарить. Вот какой мы народ! Но когда русские в ярости, то им равных нет.

Если Дмитрий убережет эту доброту и присущее ему своеобразие зоркости, он будет очень хорошим поэтом. Легко быть принадлежащим к кругу социальных ревнителей, но когда ты говоришь это с болью, то твоя социальность, твоя ненависть к среде грабителей и убийц в тысячу раз сильнее. Понимаете, плачущий над братом погибшим страшней во гневе, чем не помнящий брата погибшего.

— Удивительно, как часто сила поэтического слова зависит не только от начитанности, о чем мы с вами говорили, не только от ощущения жизни, но и от какой-то внутренней горькой сосредоточенности. Мы можем упрекнуть Дмитрия Степанова в невольном подражании Лермонтову или Рубцову, такие мотивы слышны, но эту внутреннюю сосредоточенность не спутаешь ни с чем, ее ни у кого не займешь и ничем не заменишь… И я вот о чем думаю: народ наш, в массе своей, эту цельность ощущения выронил. На смену внутренней сосредоточенности приходит внутренняя расхристанность человека униженного, человека обворованного, человека, лишенного чувства хозяина у себя в доме.

— Посмотрите, мы пережили такие кровавые беды в этом году — взрывы самолетов, метро, захват школы. И вот кремлевцы сейчас заявляют: наши МВД и ФСБ перенимают опыт борьбы у Запада — заметили, прицелились и убили боевика. Так это же каждого можно объявить террористом! То есть это практически снятие границ между добром и злом. Ведь Буш — это первый убийца и первый террорист, Бен Ладен — ребенок перед ним. Разве весь народ виноват, весь Ирак виноват, даже если там боевики? Нет, надо бомбить, уничтожать, показывать свою жестокость! Это то же самое, что менять паспорта с номерами 999 и 666: как не поверни, все одинаково, то есть запеленговывать нас в узду беспощадной сионистской власти.