Время больших отрицаний

(…поскольку назревают претензии, что автор мало уделяет внимания личной жизни и особенно лирическим переживаниям своих героев, то мы сейчас не просто восполним недостаток этого дела в романе, но эпиграфами к главам этой части ахнем по любовной лирике в галактическом масштабе. Так сказать, по площадям. Для выполне плана.

Побоку надоевшего К. Пруткова-инженера с его сентенциями! За основу берем знаменитые стихи раннего Евтушенко:

«Со мною вот что происходит:
Совсем не та ко мне приходит,
Мне руки на плечи кладет
И у другой меня крадет…» и т. д.

Даже если кто и не читал стихов, то все равно знает их по фильму «Ирония судьбы или с легким паром», где они исполняются под гитару. (Главное, они созвучны душам большинства мужчин: он-то тот, а вот она не та… охо-хо. Особенно, если не глядеться в зеркало.)

В связи с развитием Межзвездной Интернет и стихи эти, и фильм приобрели галактическую известность. Сейчас будут даны их инозвездные вариации в обратном переводе на русский, но с сохранением местной специфики; каждая последующая глава будет увенчана одним лирическим вариантом для иномирян.

Автора удовлетворит, если у читача после этого возникнет обобщенный, космичный взгляд на лирические пережива.)

Глава тридцать первая. Второй контрольный: овладение или самозащита?

«Со мною вот что происходит:

Совсем не та ко мне подходит,

Мне хобот на спину кладет

И у другой меня крадет…»

(Цивилизация слоноподобных, седьмая планета Антареса)

Нина Николаевна, секретарша, после смерти Пеца и Корнева как-то все не могла найти себя. Она старательно и квалифицированно исполняла обязанности в приемной, выручала и подменяла порой заматеревшую Нюсеньку — но все было не то. Точнее, люди, коим она служила, были не те; далеко им было даже до Александра Ивановича, не говоря уже о Валерьяне Вениаминовиче. Даже новому директору.

…Любарский как-то застал ее убирающей могилы Пеца и Корнева на мысу над рекой. У него была потребность после вникания в дискеты, в теорию Вэ-Вэ постоять там, мысленно пообщаться. Но на сей раз, завидев издали склоненную фигурку, он сконфуженно развернулся — и назад. Вспомнил свои записи в дневнике — неоднократные! — насчет памятника. И что ничего не сделал, дела отнимали время и мысли. Вспомнил, что и вдова Пеца, в квартире которой он все еще обитал — по той же причине, сверхзагруженности — стала с ним как-то более холодна. «И поделом мне!..»

Наконец, Нина нашла — если не себя, то предмет привязанности, предмет души. Поднялась как-то в нижнюю квартиру НетСурьеза (бывший кабинет Корнева) — и застала его там. Тот лежал на раскладушке, глядел в потолок. Она и раньше наведывалась сюда, в прежнее место своей работы у Валерьяна Вениаминовичва — но больше к Але и ее детишкам; а сейчас свернула из бывшей приемной в другую дверь — решилась.

Сказала без обиняков:

— Давайте мне, что там у вас есть постирать, подшить, погладить… И если позволите, приберу я у вас. А то глядеть на ваши хоромы тяжело.

Тот растерянно поднялся. Но быстро овладел собой:

— Да… пожалуйста, там в шкафу, что-то в ванной. Только я импотент.

Нина рассмеялась, зарумянилась:

— Вот тебе на, имя свое не открываете, а такие интимные тайны сразу… В краску меня вогнали. Ничего, обойдемся. Можно, я буду звать вас… ну, хоть Иваном Ивановичем? У нас здесь нет ни одного Ивана Ивановича. А то Имяреком как-то… неблагозвучно.

Тот смотрел на нее. Коротко усмехнулся:

— Называйте. Я в самом деле бываю Иван-дурак — и довольно часто. Только не из сказки, настоящий, высшей пробы. Вы уже, наверно, заметили.