Время борьбы

– Да. Хотя приходилось собираться где-нибудь в сквере перед обкомом или в каких-то других «неприспособленных» местах, поскольку все наши помещения были закрыты и для входа запрещены, там шла всяческая «инвентаризация» и т. п. Однако мои товарищи дагестанцы в это время поработали очень здорово, благодаря чему сохранили костяк нашей партийной организации. Я как был там на партийном учете, так и оставался.

– Хотя приходилось больше работать в Москве в этот период?

– У меня была там постоянная активная работа в Верховном Совете, но мой статус как-то поддерживал и моих товарищей в республике. А они поддерживали меня.

– Потом, когда Конституционный суд состоялся, Партия трудящихся Дагестана органично влилась в КПРФ?

– Конечно. Там и проблем никаких не было, когда мы легализовались.

– Да, очень интересно, как это всё на местах происходило… Ну а в 1993-м, во время расстрела Верховного Совета, где вам довелось быть?

– У меня день рождения 21 сентября. С тех пор он стал для меня и днем траура.

– Поскольку совпал с печально знаменитым указом Ельцина?

– Мы сидели за столом в Махачкале всей нашей семьей – и вдруг в 8 вечера объявляют по телевизору этот самый указ 1400. Выпили мы за здоровье всех нас и договорились, что утром, рейсом в 10.00, я улетаю в Москву.

Так и произошло. Вылетел я в Москву еще с несколькими нашими депутатами. В 14 часов 22 сентября мы вошли в здание Верховного Совета, а вышел я оттуда уже 4 октября. Всё, что происходило тогда, было на моих глазах. Поэтому, когда сегодня кто-то хочет принизить или по-другому интерпретировать те трагические события, душа моя протестует. Для меня, конечно, это было большое потрясение, но, как участник и свидетель, могу всем рассказывать, что я видел своими глазами и что пережил.

– Не сломались?

– Сразу же потом начались эти тайные наши совещания актива партии, которые шли в течение недели или даже больше: что будем делать и как будем делать? Поразительно! Раньше о таком я читал только в исторической литературе, посвященной большевикам, действовавшим в подполье. Были такие ситуации, что мы шли на конспиративное совещание в какой-то дом, в какое-то место – и вот собирались на расстоянии 15–20 метров друг от друга, делая вид, что друг друга не знаем.

На одном из таких совещаний принималось решение, я это хорошо помню, участвовать или не участвовать в выборах в первую Государственную думу. Очень не просто принималось. Были разные мнения. Долго взвешивали. Можно ли идти в такую Думу, которая повязана танками, расстрелом, кровью, вопиющим попранием всех конституциональных норм? Но в конце концов приняли решение участвовать в этих выборах.

И, думаю, мы не ошиблись. Иначе нас загнали бы в такое подполье, что народ остался бы в полном неведении о том, что на самом деле происходит, и его совсем беспредельно можно было бы дурить. А так, поскольку коммунисты в Думе очень энергично заявили о себе, у людей появилась надежда, что не всё потеряно. Ну а мы утвердились в правильности своего выбора: борьбу надо продолжать всеми возможными способами.

– Далеко не все, кто был коммунистами в том Верховном Совете или затем в Думе, коммунисты и теперь. Где Рыбкин, даже возглавлявший фракцию «Коммунисты России»? Где Селезнёв, на которого было столько надежд? Увы, перечисление можно продолжить. Всякого рода оправдания, которые слышишь из уст этих людей, для меня звучат фальшиво. Значит, Сергей Николаевич, возникает вопрос об истинности и глубине убеждений. Наверное, у кого-то они, как замечал Ленин, не глубже кончика языка?

– Выходит, так.

– А пребывание в парламенте, видимо, по-своему усложняет для человека эту проблему. Соблазнов много. Вот вы на много лет стали парламентарием. Что это значило для вас?

– Я учился. Учился, поскольку одно дело быть партийным руководителем или депутатом в той, советской системе – и совсем другое в системе нынешней. Надо становиться и дипломатом, и политиком, и в то же время надо быть политическим бойцом. Потому что постоянно приходится защищать свои убеждения, идеалы и всю свою жизнь. Да не только свою, а жизнь всех советских поколений, которые были до тебя. Не давать их перечеркивать и мазать черной краской.

И за все эти годы я ни разу не усомнился в том, что сделал в 1978 году правильный выбор, вступив в Коммунистическую партию. Я всегда убежденно считал и считаю, что это единственная политическая организация, соответствующая главным моим жизненным убеждениям. Тем, которые во мне воспитали в моей семье, моей школе, в моем институте, на моем заводе. А самое основное, во главу угла эта партия ставила, ставит и, я уверен, всегда будет ставить то, что так или иначе живет в душе почти каждого человека, – стремление к справедливости.