Время бусово (СИ)

Дождич, соответствующий римскому маю, стал именоваться трав-нем из-за покрывших все зеленым ковром трав. Травень содержал три-дцать один день. За травнем следовал месяц червень с основным симво-лом славянской веры — праздником Купалы, приходившимся на время самого длинного дня и самой короткой ночи.

Римскому месяцу июлю стал соответствовать липец, ранее назы-вавшийся в честь бога Пчелича. Далее следовал месяц серпень, сменив-ший прежнее название — Зернич и названный так в честь главного ору-дия славян при уборке урожая — серпа. Основными праздниками в этом месяце были праздники Снопа и Перуна — Перунов день.

За серпенем следовал месяц вересень, сменивший прежний Жит-нич. В этот месяц праздновали день Световида. После него следовал листопад, сменивший Ветрич и соответствующий римскому месяцу ок-тябрю. За листопадом шел грудень, сменивший прежнее название Сне-жич. Далее следовал с прежним, лишь слегка измененным, названием студень, который соответствовал римскому декабрю и имел тридцать один день. На студень выпадал праздник Коло, или, по иному, Коляды.

Следовавший за Студичем-студнем Ледич, соответствовавший римскому январю, получил новое название — сечень, и также, как и сту-день, имел тридцать один день. В сечене отмечался праздник Велеса. Кроме того Велеса, как бога мудрости, знаний и богатства, чествовали и в Ярилин день и в праздник Купалы.

Последним месяцем года стал месяц лютый, прежний Лютич, ко-торый соответствовал римскому февралю. Этот месяц каких-либо праздников не содержал.

Трудно приживались на русколанской земле нововведения Буса. Ох, как трудно! Князь бьется, разъясняет, примеры приводит, голос до хрипоты доводит, а какой-нибудь Зван или Прон, только что вышедший из дремучего леса или прискакавший из степи, станет раскорякой на торжище или в храме, ударит себя кулачищем пудовым в грудь, да так, что гул пойдет, и молвит: «Не приемлю!» — и все… Все, что было кня-зем выношено, выстрадано и людям сказано, вмиг прахом пошло. По-рой даже самому их инициатору князю Бусу хотелось махнуть на все рукой и оставить в покое и себя и своих подданных: «Пусть их, пусть живут, как жили, не ведая».

Другие в кудластых затылках целой пятерней чешут, то ли что для себя решают, то ли от сомнений завшивели. И что от таких ждать — не-известно. Могут поддержать, а могут и упереться, как бараны в новые ворота.

Особенно тяжело стало после того, как в далеком Византии умер император Константин, один из немногих доброжелателей князя и Рус-колани, и между его сыновьями и племянниками из-за императорского стола и титулов цезаря и августа начались беспрерывные интриги. А потом и сами августы стали чередоваться с такой быстротой, что враз и не уследишь, кто теперь на троне. Не успеешь одному августу посоль-ство снарядить, как в Византии, переименованном после смерти импе-ратора Константина в его честь — Константинополем, уже на троне дру-гой восседает. К тому же прежних дружеских отношений с новыми ав-густами не налаживалось, старые же терялись и терялись безвозвратно. Дети и племянники Константина, занятые склоками и интригами, обре-менять себя заботами отношений с Русколанью, для них лишь очеред-ной варварской страной, не собирались. На порубежье с Империей на-зревали недоразумения и конфликты, о которых во времена правления Константина уже и думать забыли. Очень часто, как позже выяснялось, инициаторами тех конфликтов становились римские императоры, кото-рые подкупали и науськивали на русов то горцев, то кочевников, то боспорцев. «Эх, рано август Константин из жизни ушел, — не раз и не два вздыхал Бус, — оставаясь один на один со своими размышлениями. — Еще столько дел совместных нам предстояло в этой жизни сделать. Жаль…»

Особенно тяжко было и после того, как этот грешный мир покину-ла мать — княгиня Ладуня, согревавшая своим теплом и младшую дочь Лебедь и внука Бояна. Но подходила Эвлисия, клала свои теплые и мяг-кие ладоши на плечи или на грудь князя, и молча смотрела на него своими черными, с поволокой глазами, все понимающими и все про-щающими, такими бездонными и огромными, словно весь мир мог спрятаться в них. После смерти матери и отхода волхва Златогора от общественных дел все больше и больше места в душе Буса стала зани-мать Эвлисия. Она почти никогда ничего для себя не просила и не тре-бовала, но получалось так, что Бус построил в Кияре христианский храм и при этом обнаружил, что у храма появилось довольно много прихо-жан, почитавших Эвлисию чуть ли не святой. Когда же жрецы и волхвы иных храмов попытались притеснять христианских пастырей, вызван-ных Эвлисией с родного острова Родоса, и их прихожан, то Эвлисия так смиренно посмотрела в глаза мужу, что он тут же направил дружинни-ков для усмирения не в меру ретивых волхвов и взял под княжескую защиту христианских проповедников и их последователей. А это, не говоря уже о жрецах и о Златогоре, не понравилось и родному брату Злату.