Время быть смелым

Вечером я остаюсь дома. Мне не хочется никуда идти, не хочется видеть Влада и Пашка. Мне, если честно, хочется просто тихо и быстро сдохнуть, но приходится составлять компанию маме и смотреть дурацкий телек. А там как по заказу опять какие-то идиоты в каком-то ток-шоу обсуждают, как геи развращают нашу невинную молодежь. И какая-то толстая баба со слезами на глазах рассказывает про своего сына, который «стал геем» после того как попал в «плохую компанию». Меня прямо на куски разрывает, а мама всё охает и ахает, всё причитает, всё говорит, какие же эти гомики негодяи, преступники и больные уроды. Спасибо, мама, такие нужные слова, такие вселяющие надежду. Твой сын педик, да. Грязный извращенец, больной преступник и моральный урод. И знаешь, мама, меня ведь никто не развращал, никто вообще никогда не говорил со мной о сексе. Никто не говорил — уж тем более — об однополом сексе. У меня, милая мама, и родной брат фашист. У меня, по вашему, и шансов-то быть не могло где-то эту гомосексуальную заразу подцепить… А вот оно как вышло, мама. Но ты никогда не узнаешь. Мне хочется встать перед ней сейчас и рассказать. Хочется признаться, кто я. Хочется увидеть её глаза, услышать, скажет ли она, какое я дерьмо, глядя мне в лицо, плюнет ли, выгонит ли из дома… Но я никогда не скажу тебе, мама. Никогда. Я закусываю губу, стискиваю зубы и молчу. Я думаю об Артёме и том, какой же я трус. Я думаю о том парне, которого бил вместе со всеми. Я могу очень легко оказаться на его месте. А на моём тогда окажется мой родной брат. Только его не будет потом так мучить совесть, у него не будет щемить сердце. Он же всё сделает правильно — избавит мир от мусора. Мне снова хочется умереть. Теперь так сильно, как никогда раньше. Я ухожу в свою комнату, не говоря ни слова, и всю ночь притворяюсь спящим.

На следующий день я не иду в школу. Я забираюсь на крышу, сижу там несколько часов, а потом решаюсь снова позвонить Артёму. Если я и хочу чего-то больше, чем умереть, то оказаться снова рядом с ним, почувствовать, как он обнимает меня, почувствовать его поцелуй на своих губах…

— Привет, — тихо говорю я, удивлённый, что он вообще ответил на мой звонок.

— Привет, — сухо отвечает он.

— Ты чо в школу не пришёл?

— Не чокай! — Отрезает он. — Сто раз говорил!

— Прости.

— Что за фигня с моим профилем на сайте?

— Ты удалил?

— Да.

— Слава Богу.

— Что за фигня?

— Артём, прости меня…

В трубке повисает тишина. Такая напряжённая, что перепонка у меня вот-вот лопнет.

— Прости меня… — Повторяю. — За того парня… Я трус, но я тебя люблю…

— Так что за история с сайтом? Что за срочность? — Левин как будто не слышит меня.

— Ты можешь приехать? — Спрашиваю я.

— Зачем?

— Я расскажу.

— О чём?

— О сайте и вообще, обо всем…

— Где ты?

— На крыше.

— Сейчас приеду. Жди меня.

И он приезжает. Минут через двадцать. Я как раз докуриваю последнюю сигарету. Она тлеет в моих замёрзших от холодного ветра пальцах. Я слышу скрип открывающейся двери, которая ведёт на крышу, оборачиваюсь и вижу Артёма. Он кутается в воротник куртки и дрожит от холода.

— Ты что опять без шапки? — Спрашиваю я, когда подхожу к нему.

Левин только морщится, пожимает плечами и засовывает руки в карманы.

— Сигареты есть? — Спрашиваю я.

Он достает из кармана ещё не начатую пачку «Парламента», открывает и протягивает мне. Мы садимся и курим сначала молча.

— Прости меня, — прерываю тишину я, — за того парня и вообще… Я не должен был…

— Ладно, — обрывает Артём. — Проехали. Забудь. Ты меня тоже прости. Не надо было так реагировать. — Он молчит некоторое время, докуривает, потом поворачивается и смотрит мне прямо в глаза. — У меня же никого нет, кроме тебя. Понимаешь, вообще никого!

— Да ладно… — машу я рукой.

Я думаю, что Левин уж сильно переигрывает. Перегибает — это точно. У него и друзья есть, которые в теме, и родители знают и поддерживают, у него есть это его фигурное катание.

— Что ладно? — Очень серьёзно продолжает Левин.

— У тебя же даже родители знают, и друг этот…

— Да какая разница! — Снова не даёт договорить он. — Родители, это всё не то. Прости меня, конечно, но у них своё к этому отношение. И знаешь, я очень жалею, что сказал им. Очень жалею, что сказал маме. Она теперь волнуется по всякому поводу, смотрит эти тупые передачи, читает тупые новости о том, где кого убили… Лучше бы было мне молчать… У тебя есть деньги? — Внезапно переводит тему Левин.

Я растеряно пожимаю плечами.

— Ну, есть немного, — отвечаю, — а что?

— Сколько?

Я выгребаю из карманов мятые купюры, Артём делает то же самое. Мы считаем деньги — получается немало. Конечно, львиная доля Артёма, он ведь работает на нормальной работе, а не машины на мойке моет с друзьями-гопниками.

— Давай квартиру снимем? — Предлагает он. — Тут дня на четыре хватит. Только ночевать будем по домам, чтобы вопросов лишних не задавали. А так, на фиг эту школу. Просто будем вдвоём. Давай?