Время «Ч»

– Стоп, Дмитрич! – скомандовал Мокрушин, у которого внезапно сел голос. – Отмотай чуток назад! Там, где с террасы кто-то парня на пленку заснял…

Федосеев, хотя и удивился слегка – эпизод, который заинтересовал вдруг его давнего знакомого, был отснят, судя по показаниям таймера, за неделю до злополучного «парада», – все же в точности выполнил его просьбу.

…Камера вновь оказалась направленной на рослого и весьма габаритного парня лет двадцати семи, одетого в гражданку: на нем были джинсы и расстегнутая у горла, так, что был виден верхний краешек тельника, длинная клетчатая рубаха навыпуск. Но не на него, не на этого здоровяка, в котором Рейндж безошибочно опознал своего братишку-морпеха, хотя тот был приодет в штатское, он сейчас смотрел, затаив дыхание. А на троих людей, которые только что вышли из машины, припарковавшейся здесь же, у самого входа в летнее кафе, и которые, по всей видимости, попали в кадр случайно, – и просуществовали там секунд шесть или семь, пока снимающий не выключил видеокамеру.

Первым из легковушки выбрался водитель, мужчина лет тридцати с небольшим. Средней комплекции, ничем особо не примечателен, в темных брюках и светлой рубашке с закатанными рукавами, поверх которой надета еще и безрукавка. Барсетка на поясном ремне. Внешность типично славянская. Вот он повернулся анфас… вероятно, обнаружил, что его снимают… Лицо сразу стало недовольным, каким-то даже злым…

Почти одновременно с ним с заднего сиденья высадились двое. Девушка или же молодая женщина светлой масти, одетая в легкий брючный костюм, – она стояла спиной к камере, заговорив о чем-то с третьим, которому с виду было лет двадцать шесть или чуть поболее и который был одет примерно так же, как и водитель легковушки.

На пленке не было видно, какого цвета глаза у этого молодого мужчины кавказской наружности – желтоватые, с переливом, как у тигриных особей, или какого-то иного цвета.

Но Рейндж все же был почти уверен, что этот третий не кто иной, как Ахмед…

– Дмитрич, кто тебе дал эту пленку? – облизнув пересохшие почему-то губы, спросил Мокрушин.

– Толя Комаров, это его, кстати, снимает однополчанин, через неделю он погиб.

– Кто погиб? Комаров?

Федосеев бросил на него удивленный взгляд.

– Да нет же, друг его погиб во время теракта. Тот, который снимал эти кадры. Спустя неделю, девятого мая, его подруга, не Комарова, а того, что погиб, снимала на видео сначала построение в военгородке, ну и потом еще несколько раз включала камеру, пока, значит, не рвануло… Толя недавно ездил в Каспийск, встречался с кем-то из своих прежних сослуживцев, ну и кто-то его там снабдил этой кассетой.

– Мне нужно с ним встретиться, с этим Комаровым, срочно!

– Так ты же сам только что говорил, что не станешь с ним контачить, – вопросительно приподняв правую бровь, сказал Федосеев. – Это ведь он дожидается тебя напротив, в кафе! А с ним и женщина, которая работает в одной фирме с Черкесовым… Можешь, кстати, взять эту кассету с собой. Я специально записал копию, чтобы при случае передать ее кому-то из вас – или тебе, или Андрею.

Наскоро попрощавшись с Федосеевым, Рейндж вымелся на улицу. Друзья пропавшего без вести Алексея Черкесова оказались людьми дисциплинированными, понимающими, терпеливыми: Рейндж обнаружил их в полупустом кафе, где они расположились за угловым столиком. Познакомились: Анатолий, Валерия…

Женщине было на вид примерно тридцать – короткая стрижка, худощавая, но не плоская, она чем-то напоминала знаменитую Жанну д’Арк в исполнении Инны Чуриковой в фильме «Начало»… Она была какой-то отстраненной от повседневной жизни, и еще у нее в глазах порой отражалось то, что называют внутренним огнем – или же ему только показалось? Ну а Комаров мало изменился в сравнении с самим собой, каким его запечатлела камера в Каспийске за неделю до теракта, за исключением синевато-бледного рубца в форме изогнутого полумесяца, который заметен на его левой скуле даже сквозь трехдневную щетину…

Подошла официантка. Заказали себе еще по чашке кофе, даме – апельсиновый сок. Мужчины закурили, Комаров, пыхнув дымком, сказал:

– У меня че-че-че…

– Черкесов? – подсказал Мокрушин.

– Нет, у м-меня было че-челюстное ранение. В п-принципе, так у меня с речью уже все н-нормально, но с-сегодня что-то с утра за-за-заклинивает… Говори д-давай ты, Лера…

Валерия стала рассказывать. Но хотя она говорила четко, коротко, связно и сугубо по делу, от этого ситуация с внезапным исчезновением Черкесова и некоего подростка по имени Роман нисколько не прояснилась.

Задав этой парочке несколько наводящих вопросов, Мокрушин задумчиво изрек:

– Странно, очень странно… Значит, на полигоне они так и не появились? Гм… А был ли мальчик-то?

– Н-не понял? – Комаров бросил на него удивленный взгляд. – В к-каком смысле?