Время «Ч»

Шувалов не отпускал нас – меня и агентессу – до одиннадцати вечера. Все это время мы провели в совбезовском здании: я надиктовывал на цифровой диктофон рапорта и объяснительные, которые с меня потребовал Юрьич, а Измайлова отслеживала нужную нам информацию, дергала за разные места аналитиков и экспертов (Шувалов объявил состояние «мозгового штурма») и периодически сообщала мне текущую обстановку. Когда с вечернего (генеральского совещания) – оно проходило в бункере – вернулся наш начальник, я насел на него изо всех сил. Первоначально Шувалов склонялся к тому, чтобы отправить меня в наш балашихинский центр. Потому что, во-первых, существует опасность повторного нападения на Полста седьмого, то есть на меня, со стороны тех лиц, что послали своих боевиков на Братиславскую, там я, по его мнению, буду в полной безопасности. Во-вторых, спецпрокурор, которому подчиняется наша внутренняя инквизиция, настаивает на том, чтобы с меня как минимум сняли статус «элиты», что позволило бы его сотрудникам, занимающимся дознанием по делу о пропавшем «бандитском миллионе» и прочими небезынтересными – для особистов – фактами моей бурной и далеко не безгрешной жизни, применить к «объекту дознания», то есть ко мне, весь имеющийся у них в наличии арсенал приемов, соответствующих степени моей упертости и величине тех моих грешков, как мнимых, так и настоящих, которые уже удалось раскопать нашим особистам…

Я же настаивал на другом. Конечно, не факт, что засаду на меня устроили люди курчалоевского амира, про которого сейчас никто не может сказать точно – жив он или сдох, собака, и где-то захоронен в Чечне, в потаенном уголке, без руки и нижней челюсти. Совершенно не факт, что оба взрыва и засада на Братиславской – это звенья одной цепи. Но у нас теперь появились кончики, за которые мы можем дергать. Я сказал Шувалову, что не надо меня отдавать инквизиторам – пусть пока обождут со своими допросами. И не надо меня сажать на карантин в балашихинском центре, потому что время сейчас на вес золота. Не нужна мне также дополнительная охрана, пусть все останется, как было, потому что мне сейчас нужна свобода рук.

Если совсем коротко, то я предложил использовать себя в качестве живца. Где-то рядом ходит кругами хищная рыба. Я та самая наживка, которая рано или поздно может привлечь ее внимание. Я должен быть соблазнительной с виду, яркой, привлекающей внимание, играющей наживкой… иначе как меня обнаружит в людском океане эта самая хищная рыба?

Шувалов скрепя сердце согласился с моими резонами, хотя заметил при этом, что повторной попытки покушения на меня, спецагента и подполковника ГРУ Мокрушина, можно ожидать до Судного дня.

Юрьич спросил, устраивает ли меня Измайлова в качестве прикрепленной (совсем без охраны руководство не хотело меня оставлять). Сказал, что сама агентесса хочет и далее состоять при мне, и вообще… она уже – в теме. Конечно, с мужиком работать было бы проще, подумал я. Но, с другой стороны, коней, женщин, собак и пр., как известно, на переправе не меняют.

Ну вот: все вернулось на круги своя. Около полуночи мы приехали на явку в Мневниках, на уже порядком обжитую нами служебную квартиру. День выдался очень тяжелым, лично я не то что руками-ногами, но уже едва и языком мог ворочать…

Я принял душ, пропустив вперед женщину, переоделся, и на это, кажется, ушли остатки моих сил. Ганс, как и в прошлую ночь, улегся на полу у дверей спальни. Измайлова постелила мне на диване в гостиной; я после душа рухнул в койку – на этот раз, кажется, я буду спать как убитый…

Черта с два!

Я действительно поначалу рухнул в черную яму, показавшуюся мне бездонной. Но аспидная темнота быстро уступила место зеленовато-мертвенному свету, я понял, что вновь оказался в подземном схроне. Боевики амира, под боком которых мы находились все последние дни, скрытно наблюдая за их «зимним» лагерем и сканируя эфир нашей собственной портативной радиоустановкой, даже и не предполагали, что кто-то из федералов способен так дерзко себя вести и так близко подобраться к их охраняемому и тщательно замаскированному логову…

Я увидел зыбкие очертания укрепленных полусгнившими бревнами и досками стен бункера, увидел два спальных мешка, в которых я и мои товарищи по очереди спали, – мы пытались спать – дожидаясь момента, когда можно будет покинуть это временное убежище, едва не ставшее западней для всех нас…

Увидел также сидящего на полусгнивших досках и вжимающегося спиной в угол землянки человека… на правой, неповрежденной руке браслет с цепочкой, замотанной вокруг бревна, служащего центральной опорой, левая забинтована и висит на повязке… на голове у него тоже накручены бинты, порядком загрязнившиеся, с бурыми разводами засохшей крови…