По дому прокатилось эхо, но на страстный зов никто не откликнулся. Похоже, его ночная гостья, вакханка-маньячка-извращенка, давно дала деру, на прощание стреножив его, как жеребца. Кстати, не только стреножив, но еще и приложив по башке бутылкой из-под коньяка. Вон и осколки на полу валяются, и простыня в крови – неплохо, выходит, она его огрела, от души. А за что?
Ну да, ночью они с ней не кроссворды разгадывали, но ведь все было по обоюдному согласию, можно сказать, с ее же подачи. А теперь, выходит, он один во всем виноват, обидел бедную сиротку. А сиротка не промах, за поруганную девичью честь отомстила жестоко, чуть не прибила насмерть. Вот ведь стерва…
Мобильник тем временем заткнулся, но не надолго, через минуту заорал с новой силой – Зубарь дозванивается, видно, переживает за пропавшего товарища. Как бы это до телефончика дотянуться. Монгол попробовал, подергался туда-сюда и понял, что, лежа на диване, ничего он не сделает, надо менять дислокацию.
Поменять ее получилось только одним способом: скатившись с дивана на пол. Приземление прошло не слишком удачно, Монгол больно ударился боком об угол дивана, ругнулся нецензурно и, извиваясь, точно гусеница, пополз к мобильнику. Доползти-то дополз, а вот как включить телефон, если руки за спиной связаны?..
Оказывается, в ситуации, близкой к критической, человек способен на многое, например, на то, чтобы нажать носом на кнопку вызова. Сначала он пробовал языком, не вышло, зато нос не подвел.
– Монгол! Что ж ты трубку не берешь?! – послышался из трубки возмущенный и одновременно взволнованный голос Зубаря. – Я звоню тебе, звоню!
– Зубарь! – Никогда раньше он так не радовался звонку товарища. – Зубарь ты мне нужен. Срочно!
– Зубарь всем нужен, а как Зубарю кто нужен, так фигушки вам! Если Зубарь звонит, так можно даже трубку не брать.
– Ленька, если ты сейчас же, вот прямо сию минуту, не приедешь ко мне на дачу, мне кирдык. – Получилось жалостливо, но сдержанно, Зубаря должно пронять.
– Ничего себе кино! Приехать к нему на дачу! А работать за меня кто будет, – забубнил товарищ, а потом замолк и спросил уже совсем другим тоном: – Слышь, Монгол, а что значит – кирдык?
– То и значит! Я тут на даче связанный лежу и зверски избитый.
– Избитый? А голос бодренький…
– Зубарь! – взвыл Монгол.
– Так ты это… ты не шутишь? Точно, что ли, избитый? Конкуренты, собаки, наехали? А я тебе, между прочим, всегда говорил, чтобы ты не лез в чужой огород и с немчурой не связывался. Окучивал бы себе своих французов и проблем бы не имел.
– Леня, я тебя жду. – Зубарь, конечно, человек хороший, и положиться на него в трудную минуту можно, но уж больно говорливый. – Два часа, Леня. Слышишь?
– Слышу, не глухой, – огрызнулся друг и тут же поинтересовался: – А где эти, которые тебя избили и связали? Они еще там?
– Не бойся, свалили уже, – Монгол поморщился.
– А кто боится?! Ничего я не боюсь! Должен же я знать, брать мне с собой пушку или нет.
Пушку он с собой брать собрался – герой! И какую такую пушку? Водяной пистолет, что ли?
– Не бери пушку, сам приезжай.
– Все, еду!
– Подожди! А чего тебе от меня с утра пораньше понадобилось?
– Не мне, а следаку из прокуратуры. Он тебя давно разыскивает, поговорить желает, а ты трубку не берешь.
Следак, значит? И что на сей раз от него нужно агенту Малдеру? Ладно, с этим он потом разберется, сейчас есть проблемы поважнее. Сейчас неплохо было бы как-нибудь распутаться, чтобы не смущать чувствительную зубаревскую душу своим непотребным видом. Монгол подергался, еще раз проверил узлы на прочность и выматерился. Распутаться не получится, чокнутая нимфоманка постаралась на славу, не оставила ему ни единого шанса. Разве что…
До каминной решетки он добирался долго и мучительно, потому как ползком и юзом. А добравшись, еще добрых десять минут пристраивался у одного из крайних прутьев. Прутья были не бог весть какие острые, точнее, совсем не острые, но попробовать перетереть об них веревки на руках все же стоило.
Работа шла ни шатко ни валко. Решетка тихо поскрипывала, Монгол обливался потом от напряжения. Если бы эта шмакодявка связала ему руки спереди, таких проблем бы не возникло, а так приходилось из шкуры выпрыгивать, чтобы хоть одни несчастный виток перетереть. А еще пить хотелось со страшной силой, и в туалет было бы неплохо сползать.
Шнур поддался где-то на двадцатой минуте. В какой-то момент Монгол почувствовал, что узы на запястьях уже не держат так надежно, как раньше, и если приложить еще немного усилий, можно будет выпутаться в самое ближайшее время.
После того как руки наконец избавились от пут, дело пошло веселее. Монгол живенько так, опираясь на предплечья, сползал на кухню за ножом и на счет «раз» перерезал ненавистный шнур.