Время черной звезды

А чуть дальше, среди громадных елей с отяжелевшими от снега лапами, в окружении шестерых менад стояли двое, мужчина и женщина, о которых он думал непрерывно последние полчаса, но не решался спросить. Филимон, с рюкзаком на плече и с чем-то вроде свернутого кольцами лассо в правой руке, мрачно взирал на происходящее из-под густых насупленных бровей. Ника, от соседства с ним кажущаяся еще более хрупкой даже в жилете из волка, явно нервничала и, судя по всему, давно уже искала взгляда Деметриоса. Сильно ли он пострадал? Остальное ее пока не интересовало. Рукава толстого свитера были завернуты до локтей, как советовали жена и дочь Нестора.

– Лавиния, – тихо, почти шепотом, проговорил Деметриос, не спуская глаз с лица Ники, нежного осунувшегося лица в обрамлении белокурых волос. – Я должен поговорить со своей женой.

– Сегодня у тебя нет жены, господин, – ответила та почтительно, но твердо.

– Ладно. Я должен поговорить с женщиной, у которой на руке такая же татуировка, как у меня.

Он подтянул вверх манжету рукава и продемонстрировал татуировку. Минуту Лавиния разглядывала ее – четверо или пятеро женщин, в том числе Феона, тем временем вошли в дом проверить, не остался ли там кто живой, и убрать мертвого, – наконец кивнула, но при этом увязалась за ним. Ладно, черт с ней… Наблюдающий за их приближением Филимон стал не то что мрачнее тучи – он стал мрачнее тучи, сгустившейся над преисподней. Деметриос постарался сделать свою походку непринужденной, но обмануть профессионала ему, конечно, не удалось. По выражению глаз Ники также было ясно, что она заметила и скованность движений, и испарину на осунувшемся лице.

Только бы не кинулась на шею. Не время и не место. К счастью, не теряющий бдительности Филимон аккуратно ее придержал.

– Тихо. Тихо. Молчи и слушай, – быстро заговорил Деметриос по-русски, подходя вплотную и сжимая ее холодные, дрожащие пальцы своими, горячими и перепачканными кровью. – Половина дела сделана, но только половина. Другая половина впереди. Теперь, что бы ты ни увидела, какие бы чувства при этом ни испытала, веди себя так, будто все в порядке вещей. Поняла? Ты меня поняла? Иначе мы умрем за компанию с идиотами, которых привел твой бывший партнер, дорогая.

Она торопливо закивала, со страхом обшаривая взглядом его фигуру.

– Успокойся, – сказал он уже мягче, переходя на греческий. – Я тоже в полном порядке.

– Ты уверен, друг мой? – спросил Филимон.

– Да. – Деметриос отвернулся от Ники и шагнул к нему, раскрыв объятия. – Спасибо, друг мой. Спасибо. И прости меня.

– За что?

– За то, что ты сейчас стоишь здесь. За то, что тебе еще предстоит.

– И тебе, и мне, – усмехнулся Филимон, бережно обнимая его за плечи. – Но я справлюсь. И ты справишься, Деметриос. У меня есть для тебя кое-что…

Обступившие их женщины деликатными прикосновениями дали понять, что пора заканчивать разговоры и двигаться вперед, к вершине горы, где должно было состояться то самое действо, намеки на которое звучали беспрестанно, занимая умы всех вокруг.

Ветер разогнал облака, выглянуло солнце. Сразу стало теплее. В небе замелькали ласточки. Подбадривая друг друга громкими гортанными возгласами, возбужденные, пьяные без вина женщины сорвались с места и устремились, подгоняя захваченных в доме Отшельника мужчин, за своей неистовой предводительницей, ничем не напоминающей сейчас ту сдержанную аристократку, которая впервые предстала перед Никой в афинском ресторане и чье присутствие всегда так благотворно действовало на нее. Благотворно, о боже… Каждая сжимала в руке деревянный жезл, увенчанный шишкой пинии, современный аналог знаменитых тирсов.

Деметриос, Ника и Филимон замыкали шествие. Они были свободны и в то же время под конвоем. Менады не торопили их, не позволяли себе никаких фамильярностей, но решительно направляли туда, куда двигался весь отряд. Когда Деметриос остановился, чтобы бросить последний взгляд на тело Иокасты, над ухом тут же прозвучало: «Не задерживайтесь, господин. Вы сможете попрощаться с ней позже». Без возражений он зашагал по тропе, на которой и вокруг которой виднелось великое множество следов, оставленных «табуном взбесившихся баб», как мысленно окрестила их Ника. Лицо его было маской боли, однако причин для этого хватало, и трудно было сказать наверняка, потеря бывшей возлюбленной – главная или всего лишь одна из имеющихся.

Помня его наставления, Ника тоже послушно переставляла ноги, хотя больше всего на свете ей хотелось залезть во внутренний карман его куртки, свернуться там маленькой мышкой и не вылезать до весны.

Иначе мы умрем за компанию с идиотами, которых привел твой бывший партнер, дорогая.

Смерть Иокасты убедила ее в обоснованности этого предупреждения.

От руки менады пала жрица. Жрица. Значит, может пасть и жрец. А его спутники – и подавно.

23

Который час?.. а день?.. а…