Время черной звезды

Молния все-таки сверкнула, когда Деметриос ответил:

– Я согласен.

Все женщины, включая Иокасту, низко поклонились.

Приложив руку к груди, Андреас Галани прочувствованно заговорил:

– Спасибо, друг мой. Спасибо. Возможно, вам показалось, что мы несколько превысили пределы допустимого…

Деметриос посмотрел на то место, где лежал труп. Его уже убрали. Убрали обоих – и убитого, и раненого. На бетонном полу глянцевито поблескивала кровавая лужа.

– Я убил вашего человека.

Галани кивнул.

– Мы надеялись, что вы его убьете. Ваша гибель расстроила бы нас.

Расстроила бы ваши планы.

Он собирался задать еще пару вопросов, но передумал. Какая разница, кем был человек, которого сегодня принесли в жертву? Если это религиозная секта – в чем Деметриос уже не сомневался, – жертвой в любой момент мог стать кто угодно.

Почему он принял их предложение? Доверия они у него не вызывали, уважения тоже. Но все эти разговоры о предках… Он действительно хотел вернуться домой, вот в чем дело. Вернуться домой.

Должно быть, под действием воспоминаний выражение его глаз изменилось, или он просто слишком долго смотрел в одну точку – так или иначе, Иокаста встала, обошла стол и, грациозно наклонившись, поцеловала Деметриоса в висок.

– Я давно хотела спросить тебя…

– Да?

– Что ты чувствуешь, когда убиваешь?

Он покачал головой:

– Ничего.

– Совсем ничего? Я не о страхах и не о сожалениях.

– Понимаю. – Впервые Деметриос подумал о том, что идея привезти сюда Веронику, возможно, была не самой лучшей из всех, родившихся у него в тот день. – Но я действительно ничего не чувствую. И рождение, и смерть – все это… я никогда не видел особой разницы. – Он пожал плечами. – Что такое сознание? Отражение реальности. Реальность просто есть, независимо от того, сколько зеркал ее отражает. Впрочем, сказал же один умный человек, что сумма всех сознаний равна единице.

Пришел черед Иокасты покачать головой.

– Я ничего не поняла.

– Вернемся к этому позже, ладно? А сейчас… – Взгляд его был прикован к жемчужному колье, мерцающему на смуглой коже. – Пойдем в постель.

9

Еще в студенческие годы, начав принимать ухаживания мужчин, Ника сделала забавное открытие. Мужчина, с которым она не могла в любое время поболтать о чем угодно, как сексуальный партнер интереса для нее не представлял. Напротив, мужчина, который охотно говорил с ней на любые темы и с готовностью слушал, имел все шансы стать героем ее романа. Пропуском в постель служило красноречие.

При таком положении вещей стоит ли удивляться, что в один сентябрьский полдень, карабкаясь вслед за Деметриосом по каменистой тропе, ведущей к стадиону, расположенному выше по склону, почти над храмом Аполлона, она почувствовала себя влюбленной по уши. Да, в буквальном смысле слова! Уши желали слышать его, глаза желали видеть, тело желало прижиматься, несмотря на жару. При этом Ника хорошо помнила, что в день знакомства он вызвал у нее активную неприязнь. Быть может, уже тогда она подсознательно боялась влюбиться.

Идущий впереди Деметриос останавливается, затем поворачивается на сто восемьдесят градусов, провожая взглядом туристов, которые только что прошли мимо него, громко переговариваясь по-русски. На девушке короткие белые шорты, красный облегающий топ и красные босоножки на платформе. Ника слегка напрягается – внимание, которое он уделяет незнакомке, кажется ей чрезмерным, – но уже минуту спустя смеется, расслышав его бормотание.

– Русских туристов можно узнать, даже не слыша слов. Их женщины повсюду ходят вот на таких каблучищах.

– Но мужчинам же это нравится, – продолжая улыбаться, возражает Ника. – Признайся. Нравится?

– Штурмуя горные вершины в самое жаркое время года и самое жаркое время дня, мужчины думают о другом, поверь.

– Не верю! Я видела твои глаза.

– Да? И что же ты там видела?

– Ну… желание, – смутившись, отвечает она. – Не угадала?

– Боюсь, мои желания несколько сложнее.

– А можно мне о них узнать?

Деметриос стоит чуть выше на горной тропке и, разумеется, смотрит на нее сверху вниз. Это обстоятельство добавляет к смущению малую толику досады. Ника не всегда понимает, как следует вести себя с ним, и уж точно не хочет выглядеть хорошенькой дурочкой. Но реально ли справиться с любопытством?

Дерзкая улыбка, как всегда, делает его совершенно неотразимым.

– Ты хочешь, чтобы я рассказал или чтобы показал?

С притворным осуждением Ника качает головой.

– Ты неисправим.

– Хочешь глоточек? – Он протягивает ей бутылку минералки. – Каждый из нас исправим лет примерно до пяти. Все более поздние исправления – лишь видимость исправлений. Взрослый человек свободен, его нельзя изменить извне. Изменения возможны только тогда, когда он сам решает, что пора измениться, и делает это.