Время, чтобы вспомнить все

Квартал домов с номерами от 100 до 200 на Северной Фредерик (на Южной Фредерик, улице длиной в один квартал, жилых домов вообще не было) сразу после плоского отрезка квартала, где располагался дом Чапинов, резко уходил в гору. В верхней части Северной Фредерик водителям приходилось парковать машины поперек улицы «носом» к тротуару. Преимуществом же верхней Северной Фредерик было то, что в течение довольно продолжительных зим с ее холма детишки могли съезжать на санках, но этим славились и многие другие улицы Гиббсвилля. Во всем городе не было ни одной улицы, где плоский участок тянулся бы дальше чем на квартал. Соседями Джонсона в их квартале были железнодорожный инженер, два железнодорожных пожарника, молодой хиропрактик, ветеран Гражданской войны и его незамужние племянницы, аптекарь, два продавца из магазина одежды, страховой агент, менеджер бесхозной кондитерской, официальный представитель штатского лесоводства, служащий отдела грузовых доставок пенсильванской железной дороги и сотрудник газеты. Большинство жильцов были людьми женатыми и сдавали комнаты другим жильцам, которых обычно тщательно проверяли. Комнаты сдавались только мужчинам — никогда не сдавались женщинам, — и отношения между хозяевами и жильцами были сугубо деловыми. Некоторые хозяева называли своих жильцов пансионерами, хотя еду для них никто не готовил — приготовление пищи в комнатах было запрещено, — а если жилец хотел сам себе по утрам варить кофе, это особым образом обговаривалось. Иногда пансионер, а вернее, жилец, мог неделями не видеть своего домохозяина или свою домохозяйку. Если он оставлял в передней в конверте еженедельную плату за квартиру (исключительно денежными купюрами), хозяева его не тревожили; дозволялась не более чем двухнедельная задержка с оплатой. Подтверждением тщательного отбора жильцов был «послужной список» улицы Северная Фредерик: за тридцать лет из дома было выставлено всего лишь с дюжину жильцов. На улице числилось два самоубийства, три естественные смерти, один арест за растрату казенных денег, и только девять или десять жильцов выгнали из дома за неуплату, при том что положенная в здешних домах квартирная плата была весьма скромной. Эти факты характеризовали не только квартиросъемщиков, но в ничуть не меньшей степени хозяев этих домов.

В. Карл Джонсон и его жена пока еще не взяли никаких жильцов. Должность Джонсона хорошо оплачивалась — девять тысяч долларов в год, — а так как Эми была весьма хорошенькой, особенно без очков, и ей было всего тридцать семь, Джонсонам пришлось бы проверить будущих жильцов самым что ни на есть тщательным образом. Не то что бы Эми боялась изнасилования, просто в городе Гиббсвилле, штат Пенсильвания, приличиям все еще предавалось такое серьезное значение, что жена заведующего школами должна была быть вне всяких подозрений, и потому мысли о физической близости Эми с жильцом не должны были никому даже прийти в голову. Идеальным жильцом для Джонсонов был бы, наверное, уродливый старик, но тут вставал вопрос о дочерях четы Джонсон: Карлотте было одиннадцать, Ингрид — девять, и обе были прехорошенькие, — а супруги Джонсон, опытные педагоги, были отлично осведомлены о происках старых маразматиков.

Покидая дом семьи Чапин, Эми Джонсон и не догадывалась, какой чести только что удостоилась. Пройдут дни, а то и недели, пока она по-настоящему осознает, что в городе Гиббсвилле некоторые женщины — да и мужчины — всю свою жизнь мечтали побывать в доме Чапинов, а ее пригласили в этот дом на трапезу в первый же год их проживания в Гиббсвилле. Шагая рядом с мужем, Эми взяла его под руку.

— Карл, а кто такой этот невысокий мужчина, который со всеми беседовал? Наверняка их родственник.

— Ее брат. Брат миссис Чапин, — сказал Карл Джонсон.

— А молодой человек? Это ее сын?

— Да, Джозеф Б. Чапин-младший, — сказал Карл.

— А дочь так и не спустилась вниз, или по крайней мере я ее не видела.

— Я удивился, что сама миссис Чапин спустилась вниз, — сказал Карл.

— О, она была само мужество, как мне показалось.

— Да, да.

— Там, наверное, было не меньше сотни людей, и она с каждым из них поговорила. Она даже помнила, как меня зовут.

— Не забывай: она знала почти всех, кто там собрался. Это мы были практически посторонними.

— Но в ее присутствии я не чувствовала себя посторонней. Она очень дружелюбная. И приятная.

— Особое искусство. Я это всегда говорил. Но я им, должно быть, не обладаю.

— Разве?

— В этой компании почетных носителей гроба я чувствовал себя неловко, хотя я ничуть не менее важное лицо, чем Дженкинс, Хукер или судья Уильямс. По крайней мере моя должность ничуть не менее важная. Я единственный в городе заведующий школами. Хукер не единственный здесь редактор газеты, и судья Уильямс не единственный в городе судья. И все же, когда один из них сказал мне что-то приятное, я почувствовал себя маленьким мальчиком, которого погладили по головке.

— Им следует увидеть тебя в компании учителей.