Время действовать

Росоховатский Игорь ВРЕМЯ ДЕЙСТВОВАТЬ

Сигом сидел на большом уродливом валуне, похожем на голову ящерицы. Волны подкатывались к его ногам, щекотали пальцы, урчали, как котята, иногда пофыркивали. Сигом улыбался: приятно… Но в его улыбке было немного настороженности. Ему казалось: что-то должно произойти вот здесь, на берегу…

Птицы, похожие на земных чаек, окунались в чернильные искрящиеся волны, взлетали совсем отвесно, как тысячи маленьких бесшумных вертолетов. Волна вынесла камень, бросила подальше — мокрый, блестящий. Он быстро стал просыхать, терять привлекательность.

Сигом прислушался, показалось: голос какой-то… Нет, ошибся. Прислушался к себе — это в нем, в его мозгу что-то звучало. Он погружался в состояние ленивой раздумчивой созерцательности. Возникали сожаления о том, что было, что прошло, о людях, ходивших по Земле, о детях, смеявшихся в парках, хлопавших в ладоши, о женщинах, медленно протягивающих руки для ласки…

Волны набегали стайками, щебетали, гудели…

Он терял в этом необычном состоянии драгоценные минуты, за которые мог бы обследовать часть побережья этой планеты. Уже два часа, как он опустился на нее. Ему неожиданно повезло. Планета оказалась совсем не такой, как тысячи других, — огромные мертвые камни. Эта была как воспоминание…

И не потому, что повторяла Землю.

Брызги были не солеными, а сладковатыми, и от них пахло приторным и едким. Химические анализаторы уже расщепили, раскусили этот запах и представили в мозг данные. Но сигом не хотел сейчас пользоваться ими. Он просто вдыхал бы мельчайшие брызги, забыв о том, сколько приходится работать его защитным органам, чтобы обезвредить молекулы и микробов чужой планеты.

Сиренево-пепельное небо тянулось бесконечно и уныло, как долина без полей и дорог. И вдруг сигом понял, что ничего не произойдет. Его состояние нельзя назвать ожиданием. Оно имеет совсем другое название.

В наследство от людей достались ему леность, мечтательность.

Он вспомнил, как часами сидел на веранде умирающий старик, подставляя весеннему солнцу лицо, и в его глазах медленно сменялись отблески воспоминаний… Когда-то старик был энергичным человеком, одним из создателей сигомов. Его личность была вписана в кого-то из них.

«А для чего все это?» — подумал сигом и удивился и внезапно возникшей мысли, и особенно тому, что она возникла здесь, сейчас, когда надо было в первую очередь разведать, не таятся ли опасности, угрожающие ему. Он спросил себя: «Все это? Что я подразумеваю под всем этим? Чужое море, чужую почву?» Но он хитрил с собой. Он знал, что все — это все: не только эта планета, но и Земля, и Солнце, и Вселенная, и он сам, потому что для себя он важнее, чем Вселенная.

«Для чего все это и есть ли в нем какой-нибудь смысл?»

И когда сигом понял, что от неуместного сейчас вопроса не уйти, он начал рыться в колоссальных, четко разграниченных отделах памяти, пытаясь найти готовый ответ, заложенный туда людьми. Он находил там миллиарды сведений о самых разных вещах. Люди дали ему много готовых ответов, но этого, важнейшего, не дали. «Может быть, я и нужен для того, чтобы найти ответ?»

«Чепуха! Ненужные, бесполезные мысли! Я становлюсь похожим на старика или на юную глупую девушку, сидевшую часами у окна и кого-то безуспешно ждавшую. Ее личность ни в кого не записали, не стоило…» Он вспомнил, как она ушла, стуча каблучками, словно яростно вколачивая гвозди в чью-то судьбу. И еще вспомнил двоих — дождавшихся друг друга, мужа и жену, — с бутылками молока в правой руке и сырками в левой. Они одновременно подошли к двери подъезда, одновременно остановились, одновременно положили на свои бутылки сырки, чтобы взяться за ручку дверей. И при всем при том ссорились, повторяя слова, которые уже много раз говорили друг другу.

Он вспоминал мечущихся, отчаянных, верящих, бесстрашных существ, горы, острые, как пики, и горы нежно округлые, поросшие лесом; подернутые дымкой равнины.

И думал: «А для чего все это? И то, что появились мы, сигомы?

И то, что мы разлетелись по всей Вселенной? И что переделываем себя, находя все более удачные варианты? Мы пришли к тому, что начинаем менять свое состояние и форму, воссоздавая себя из сверхплазмы: то объединяясь в единый могучий мозг с единым опытом, то опять распадаясь на отдельные клетки-личности. И мы продолжаем накапливать опыт, хоть у нас его и так достаточно, — мы хотим знать все возможные варианты Вселенной. И мы каждый раз переделываем себя в соответствии с накопленным опытом. А для чего?

Может быть, когда-нибудь, где-нибудь это уже однажды было и мы — лишь повторение? И не на этом ли пути надо искать ответ?»

«Но у меня же есть четкая цель, четкая программа: в первую очередь исследовать эту планету. А я занят бесплодными размышлениями, которые вряд ли когда-нибудь пригодятся…»