Тучи не раз сгущались и над головой Б. Ц. Урланиса. В марте 1949 г., во время кампании по борьбе с «коспополитизмом», в газете «Московский университет» появилась статья, в которой утверждалось, что «на экономическом факультете долгое время подвизался оголтелый космополит, апологет и проповедник англо-американского империализма профессор Урланис»[343]
. Через месяц он был уволен из университета «за низкое идейно-политическое содержание лекций, выразившееся в восхвалении буржуазного статистического учета и принижении деятельности советской статистической науки». В приказе об увольнении отмечалось, что «профессор Урланис аполитичен и совершенно не владеет марксистской методологией».Борис Цезаревич пытался защищаться, написал ректору университета, обратился с письмом к секретарю ЦК ВКП(б) М. А. Суслову – в этом письме неплохо обрисована обстановка тогдашних «научных» обсуждений.
На Ученом совете резкой критике подверглись мои книги, однако выступавшие позволяли себе при этом совершенно недопустимые приемы. Один из выступавших подверг резкой критике фразу из моей книги, не заметив, что эти слова принадлежат Ленину и взяты у меня в кавычки. Другие выступавшие беззастенчиво искажали цитаты из моих книг, вырывая слова из фраз и скрывая от слушателей продолжение фразы… В результате совершенно необоснованных обвинений я оказался без работы, а текст приказа значительно затрудняет возможности целесообразного использования моей научной квалификации. Глубоко верю, что Вы дадите указание разобраться в моем деле и вынесете справедливое решение.
В университет Б. Ц. Урланис так и не вернулся. К счастью, тогда он все же смог устроиться на работу во ВГИК.
В 1949 г. Б. Ц. Урланису было 43 года, и можно себе представить, что должен был пережить полный творческих планов человек в расцвете сил, подвергнувшийся дикой идеологической экзекуции и едва не лишившийся возможности заниматься любимым делом, а может быть и большего. Но ни до, ни после этого тяжелого потрясения (правда – если это может служить утешением, – в те годы его перенес далеко не он один) ни разу не поколебалась его преданность любимой науке, в чем-то даже наивная. Поистине, он был Дон Кихотом нашей демографии.
В послевоенный период интерес к этой науке резко вырос во всем мире, именно в это время она повсеместно приобрела свой нынешний высокий престиж одной из ведущих отраслей социального знания. Но немногочисленные советские демографы жили в изоляции, как правило, не участвовали в общем движении. Можно только удивляться, как Б. Ц. Урланису удавалось, пусть и не в полной мере, оставаться исключением из этого правила. В своей автобиографии, приложенной к цитированному выше письму в ДИН, он писал: «владею немецким, английским и французским языками». Судя по его книгам, он использовал знание языков в полной мере, но ведь доступ к научной литературе на этих языках был крайне ограниченным, даже лучшие московские библиотеки получали далеко не все выходившие тогда книги и журналы по демографии. Живого контакта с западными коллегами тоже почти не было.
Человек с кругозором Б. Ц. Урланиса не мог не понимать, какие мертвящие ограничения накладывают на развитие отечественной демографической науки ее отрыв от актуальных проблем страны, вынужденная зацикленность на исторической проблематике, изоляция от мирового научного сообщества, да и общая недооценка его любимой отрасли знания. Он понимал ее выдающееся значение в мире, в котором происходили небывалые демографические перемены, всю нелепость ситуации, когда ни советская система образования, ни советская академическая наука в упор не видели ни самих этих изменений, ни огромного взлета демографических исследований на Западе, и пытался как-то изменить эту ситуацию.
Еще не окончилась война, Борис Цезаревич еще не вернулся из Самары (тогда – Куйбышева), где был в эвакуации, а уже обращается с письмом к тогдашнему председателю Комитета по делам высшей школы СССР Кафтанову.
Считаю необходимым и своевременным возбудить вопрос о введении в учебные планы некоторых высших учебных заведений нашей страны новой науки – ДЕМОГРАФИИ, которая в условиях военной и послевоенной экономики приобретает особое значение.
До сих пор этой наукой почему-то совершенно пренебрегали наши экономисты. В то время как за границей в десятках университетов имеются специальные кафедры демографии – у нас нигде преподавание этой науки не поставлено…
Отсутствие демографии в учебных планах наших вузов особенно чувствительно теперь, в годы Отечественной войны. Экономика войны и послевоенного хозяйства с особой остротой ставит и поставит проблемы населения, проблемы людских ресурсов, проблемы изучения сдвигов в населении, вызванных войной. При этих условиях сохранять и в дальнейшем пренебрежительное отношение к демографии – это значит наносить ущерб качеству выпускаемых специалистов…