Время дикой орхидеи

Она была пугающе легкой, ненамного тяжелее Феены, хотя была, пожалуй, постарше. Тянула не больше, чем ее кожа да косточки, лопатки ее ощутимо врезались ему в бицепс сквозь тонкую ткань рубашки; при каждом ее судорожном вдохе он чувствовал веер ее тонких ребрышек. От нее дурно пахло; кисловатая вонь, одновременно глухая и едкая, а моча, которой были пропитаны ее длинные штаны, увлажнила теперь и его рубашку.

– Ты можешь отдать ее мне, туан. – Дайан протянул руки к девочке.

Ее веки закрылись, и голова упала на грудь Рахарио. Дрожь пробежала по ее телу, передалась ему и ввергла его в некоторое потрясение.

– Нет. – Голос его звучал сипло. Он разглядывал девочку, она безвольно обмякла в его руках. – Я возьму ее домой.

Отфыркиваясь, Рахарио вынырнул из реки, отвел с лица мокрые волосы и поплыл сильными, равномерными гребками к дебаркадеру.

Ночь давно наступила, но была все еще полна жизни. Повсюду на берегу звенело, шелестело, потрескивало. Рыбы сопровождали и пересекали его путь под водой. Как будто знали, чего сегодня им нечего бояться, они задевали его руки и ноги, когда он скользил над илистым дном. Слепой в черноте ночи, в чернильно-темной реке. Благотворно глухой, чувствующий и воспринимающий только своей кожей и мускулами. Прозрачная речная вода на языке, когда он выныривал и выполаскивал рот, выплевывая воду высокой дугой, прежде чем снова устремиться в поток.

Он чувствовал себя омытым душой и телом, когда вышел из реки, больше, чем могла бы его очистить обыкновенная ванна в доме. Он отряхнулся и влез в свежие брюки и рубашку, которые вынес с собой из дома.

Лоб его наморщился, когда он шел к дому и в нежно-желтом прямоугольнике слабо освещенного проема двери различил силуэт. То была Кембанг, одна из женщин в доме, которую он вырвал из сна, чтобы она позаботилась о китайской девочке; она явно поджидала его.

– Что случилось?

– Извините, туан. – Она обозначила поклон, беспокойно сцепила пальцы перед подолом саронга и снова расцепила их. – Дело в ребенке, которого вы принесли давеча.

– Что с ним?

Широкими шагами он прошел мимо нее в дом, и она семенила за ним следом.

– Мы ее помыли и одели, как вы сказали. Она не пикнув позволила все это сделать, послушная. Но… вот только есть не хочет.

Рахарио остановился и посмотрел на нее, нахмурив брови.

– Почему ты приходишь с этим ко мне?

– Ну… Мы думали… – Кембанг сглотнула и опять поиграла пальцами, потом собралась и стала энергичными движениями разглаживать саронг. – Мы думали, может, вы пойдете на кухню и уговорите ребенка поесть.

– Я? – Одна бровь Рахарио поднялась. – Я хозяин дома или нянька? – прикрикнул он с мрачной миной.

Кембанг смущенно потупила взгляд.

– Хорошо, – прорычал он наконец. – Так и быть.

На кухне, которая занимала отдельное помещение, соединенное с основным домом через веранду, было жарко. Плита из кирпича посреди кухни еще горела. Остатки разных овощей и кореньев, курицы и трав, просто оставленные в ночной и неожиданной спешке приготовления, лежали в разных местах длинного стола, и их пряный дух насыщал воздух.

Головы повара и Бунги – другой служанки – вскинулись, когда вошел Рахарио. Оба поклонились ему, на лицах тревога и очевидная растерянность, что туан спустя лишь несколько часов после отправления в море снова вернулся, разбудил их среди ночи и сунул им в руки исхудалое, грязное и насмерть перепуганное дитя.

Глаза девочки тоже устремились к нему.

В той же позе, в какой ее нашли на джонке, она сидела на полу в углу кухни, прижавшись спиной к стене и поджав колени, ее длинные черные волосы еще не высохли после ванны. Кебайя, в которую ее одели, была ей велика, она в ней почти утонула, а саронг, пожалуй, сложили по длине вдвое перед тем, как обернуть вокруг нее.

Он присел перед девочкой на колени.

– Ты должна поесть, слышишь? – строго сказал он. – Ты должна снова набраться сил.

Взгляд девочки вспыхнул, и она лишь теснее подтянула к себе ноги.

– И вот так все время, – прошептала Кембанг у него за спиной. – И говорить не хочет. Еще ни звука не издала. Мы даже не знаем, как ее зовут.

В голосе ее звучала беспомощность.

– Дай сюда. – Рахарио подозвал повара, который держал миску в руках и теперь с поспешной готовностью протянул ему.

– Свежеприготовлено, туан. Первая порция уже остыла.

Рахарио опустился на пол и помешал жидкое варево перед тем, как поднести ложку ко рту девочки.

– Давай, открывай рот и ешь. Ты наверняка проголодалась.

Девочка только таращилась на него.

– Ну, давай. Хоть маленький кусочек.

Он мягко провел краем ложки по ее нижней губе. Она медленно и осторожно раскрыла рот. Так же медленно и осторожно начала схлебывать жижу с ложки.

По кухне пронесся вздох облегчения. Повар и обе служанки обменялись удивленными взглядами. Их тронуло, что своенравный туан, которого они все боялись, который так мало пекся о собственных детях, уделил этому бедному, измученному существу столько симпатии.

Ложку за ложкой Рахарио скармливал девочке суп, тихо с ней разговаривая.

И ни на миг девочка не отрывала от него взгляда.

III Пропали 1865–1871