Время дикой орхидеи

– Это лучше, чем продать долю в Dock Company, – заявила она. – Как только они построятся в Танджонг Пагаре, пойдет кое-какая прибыль.

Гордон Финдли с гордостью улыбнулся:

– Это моя дочь!

Георгина поблагодарила его слабой улыбкой.

Если они когда и спорили с Полом, то лишь из-за фирмы. В ее письмах. Во время ее пребывания в Лондоне. Сразу после ее возвращения. Он не допускал никакого вмешательства с ее стороны, даже реплики, даже удачной мысли. И правильно делал, лишний раз подумала она, и кровь бросилась ей в лицо.

Взгляд Гордона Финдли опустился на маленькую девочку, которую он держал на коленях. С темными блестящими кудрями, она устремила взгляд синих, обрамленных густыми ресницами глаз на карманные часы деда, которые выудила из кармана его жилетки и теперь зачарованно с ними играла.

Маленькая Джо. Жозефина Эмма Бигелоу родилась два с половиной года назад в доме Гиллингемов на улице Королевского Полумесяца.

В результате приезда Пола в Англию через два года после ее отъезда из Сингапура. Эта встреча была для Георгины настоящим ударом.

Навестить ее приехал чужой человек, меньше ростом и сильнее, чем она его помнила, с первой проседью в волосах, с первыми морщинками вокруг глаз. Самоуверенный, почти заносчивый в поведении, которое ее отталкивало и под которым лишь постепенно проявились робость, осторожность в обращении с ней, как будто он хотел после двенадцати лет брака заново к ней посвататься. Но то, как он обращался с мальчиками, полный искренней, радостной любви, и то, как сердечно Гиллингемы приняли его в семейные объятия, позволило сердцу Георгины вопреки разуму повернуться к нему теплой своей стороной. Ей важно было увидеть, в каких скромных условиях он вырос в Манчестере, увидеть его с грубовато-добродушными, неуклюжими братьями, и это показало ей новые грани в том человеке, за которого она вышла – по необходимости и по принуждению обстоятельств.

В конце концов ее тело стало предателем ее воли, ее рассудка. Ее тело, которое изголодалось и тосковало по поцелуям, прикосновениям, по страсти. Однажды ночью оно ослабело и сдалось; слабость, которой ей нечего было противопоставить.

Когда Джо дала о себе знать, эта радость была отравлена некоторой горечью. Если бы не это, Георгина смогла бы вернуться в Сингапур вместе с Полом. Но теперь это возвращение отодвинулось на неопределенное время. Пока Суэцкий канал не был построен, утомительная поездка по суше, сквозь зной пустыни и в тряской повозке, которая громыхала бы по камням и ухабам, была слишком рискованной для будущей матери. Потом для новорожденной. Потом для грудного ребенка в возрасте нескольких месяцев.

Из запланированных двух лет в Англии получилось целых пять.

– Ничего лучшего ты не могла привезти мне из Англии.

Корявая ладонь Гордона Финдли, морщинистая, с синими венами, любовно погладила внучку по голове. Джо потеряла интерес к часам, доверчиво зарылась в рубашку на груди деда и грызла свои пальчики.

– Она похожа на тебя, когда ты была маленькой. – Его глаза светились. – Спасибо, что ты назвала ее Жозефиной.

Георгина была растрогана тем, что видит отца таким нежным с внучкой, и все же это больно укололо ее. Не впервые.

Точно таким же он был с нею – пока не отвернулся от нее, в то самое время, когда она нуждалась в нем острее всего.

– Расскажи мне о маме, – прошептала Георгина. – О прежней жизни.

Брови его сдвинулись; он надолго замолчал, углубленный в разглядывание внучки.

– Можешь забрать ее у меня? – спросил он, и голос его был сухим и царапающим. – Уже наступила пора послеобеденного сна. А мне еще нужно забежать в контору.

* * *

В эти дни Георгина часто поднималась на Губернаторский холм, на могилу матери.

Иногда она брала с собой Джо, которая бродила между могил, дивясь на мраморных ангелов, ловя бабочек и срывая цветы, которые в ее потных кулачках быстро увядали; она никогда не хныкала, если над ней кружилась мошкара и жалила ее в открытые места.

Но чаще всего Георгина была там одна.

Подставляя лицо ветру, она наблюдала переменчивое настроение моря и его всегда новую игру красок. Смотрела на облака, которые скучивались в мохнатую толщу, собирались в темные грозные тучи, чтобы снова легко и весело пролететь над ней. На небо, которое было то голубым – таким гладким и блестящим, что чуть ли не звенело, то снова омрачалось, пока не становилось молочно-белым. Иногда оно окрашивалось в жемчужно-серый цвет, темнело до черноты сажи, вплотную придвигаясь к склону, с которого Георгина смотрела на город, так сильно изменившийся за это короткое время.

Чуть больше года продлилась революция в Индии, которая омрачила блеск драгоценностей в британской короне кровью и пороховым дымом. Насильственное землетрясение в сердце империи, толчки которого подняли волны высотой до самой Англии. Ост-Индская компания была свергнута; управление Индией отныне находилось в руках новообразованной Индийской канцелярии.