Время для Шерлока Холмса

С тех пор, как давным-давно, ещё на Либрации, Лили пошутила по поводу подъёма на гору Олимп без кислородных баллонов, идея взобраться на самый высокий вулкан Солнечной системы манила меня. Всего в какой-то тысяче километров от столичного Нью-Вэй-Сити; шестьсот сорок километров в диаметре у основания с кратером около семидесяти пяти километров в ширину — для человека, обожавшего Альпы и Скалистые горы, это соблазн непреодолимой силы. Тем не менее на воплощение мечты ушло больше тридцати лет. Мы присоединились к маленькой группе туристов из Хэвишема и провели две недели, взбираясь по склонам могучего вулкана. Подъём стал возможен благодаря иной силе тяжести на Марсе. Вид на всю Красную планету и вниз, в огнедышащее жерло вулкана, оправдал все усилия.

Я был настолько потрясён в тот вечер, что даже экспромтом выступил перед утомившимися путешественниками с речью, восхваляющей политику партии. Мой спич в целом приняли неплохо, учитывая время, место и нашу физическую усталость: лишь два человека потребовали дать им поспать.

Вдохновлённый своим дебютом, во время нашего медленного спуска я поделился своим энтузиазмом с женой и соратницей:

— Знаешь, Лили, я стал задумываться, а не баллотироваться ли самому на какой-нибудь пост. Фило неоднократно выражал своё удовлетворение моей работой, так что я мог бы претендовать и на ключевую должность. Например, в планетарной администрации. Что скажешь?

Она отодвинула в сторону кислородную маску:

— Вообще-то я тоже лучше выспалась бы, чем слушать речь.

Мы надели маски и дальше пошли молча. Однако идея меня не оставила, и Тремуссон тоже загорелся ею. Дело в том, что, несмотря на свою преданность идее единения с Землёй, он очень стеснялся выступать публично. И совершенно зря, поскольку для политика у него была подходящая внешность: средних лет, с пышной чёрной гривой, красиво очерченным лицом и решительным взглядом ясных глаз. Его лицо внушало доверие и расположение, да и голос тоже. Когда я сказал ему об этом и призвал чаще выступать, он поморщился:

— Нет, я ненавижу говорить на камеру или перед толпой зрителей… Чувствую себя голым. Ты же знаешь, что происходит, когда я пытаюсь выступить с речью. Я смотрю в пол, краснею и запинаюсь. Хорош герой!

— Зато контраст с Мессианом — его и вовсе не видать. Ведь речи за него зачитывают его помощники. Бытует мнение, что он ужасный урод. Если вы появитесь на публике, то тем самым ещё более акцентируете внимание на вашей непохожести.

Фило вздрогнул При этой мысли.

— Представляете, — признался он, — внезапно я испытал сочувствие к Мессиану. Вот что: я буду писать речи, а читать их будете вы.

— Короче, — объяснил я позже Холмсу, — он счастлив найти хорошего оратора, привлекательного и способного, такого как Хэмиш Макватт, в качестве номинального лидера партии.

Холмс ухмыльнулся:

— Редкая птица этот ваш Макватт. Где вы его откопали?

Лили согласилась с неохотой:

— Если это поможет тебе справиться с кризисом, то я не буду жаловаться.

— Я надеялся на больший энтузиазм, — обиженно заметил я.

Она посмотрела на меня виновато:

— Попробую изобразить.

Мы закрыли тему, но потом в знак примирения Лили начала работать несколько часов в неделю на добровольных началах в столичной штаб-квартире Партии единства.

* * *

А вот теперь настала пора рассказать о событии, писать о котором я боялся с тех пор, как начал вторую часть хроники, — настолько мне не хотелось оживлять страшные воспоминания.

В 2071 году я поехал на небольшую научно-исследовательскую станцию вдали от дома, чтобы привезти одиноким учёным привет из родных мест, подлечить их, а заодно провести политическую агитацию. Обрабатывая небольшой электроожог на руке молодого лаборанта, я заметил, что он читает толстую книгу по истории России, чтобы отвлечься от врачебных манипуляций.

— Вы взяли книгу на случай операции? Может быть, нужна анестезия?

— Нет, доктор. Увлекательное чтиво. Заставляет понять, насколько люди — что тогда, что сейчас — одинаковые.

— Когда тогда?

— В тысяча девятьсот одиннадцатом году.

— Одинаковые? Не могу поверить, юноша. А что происходило в России в одиннадцатом году? — А мысленно я спросил, почему этот год мне смутно что-то напоминает.

Лаборант хихикнул:

— Анархисты взорвали кучу бомб. А ещё убийства. Они шлёпнули даже премьер-министра.

— А кто тогда был премьер-министром?

— Э… — Парень порылся в книге. — Столыпин. Пётр Столыпин. Ну и фамилия, чёрт ногу сломит.

И внезапно я вспомнил.

— А дата? — прошептал я.

— Какая дата?

— Дата убийства Столыпина!

— Восемнадцатое сентября тысяча девятьсот одиннадцатого года. Этот Столыпин, кстати, был неплохой мужик.

Ага, а сегодня у нас восемнадцатое февраля 2071 года. Внутренний голос шепнул, что сейчас не время для подсчётов, нужно срочно вернуться в столицу. Я начал в спешке бросать инструменты и медицинские принадлежности в сумку.

— Док, вы куда это?

Это произнёс молодой пациент, о присутствии которого я забыл.

— Мне нужно немедленно вернуться в столицу.

— Но вы не закончили. Кроме того, начались песчаные бури. В этом году раньше, чем ожидалось.