Время должно остановиться

«Вина за войну – вина за Лондон и Гамбург, за Ковентри, Роттердам, Берлин. Верно, ты не был политиком или финансистом, и тебе повезло не родиться в Германии. Но в менее явной степени, хотя в более фундаментальном смысле на тебе лежала вина в том, что ты упрямо хотел всего лишь оставаться только самим собой, довольствовался состоянием духовного эмбриона, недоразвитого, нерожденного, ничего не ведающего. По крайней мере, частично я сам виноват в полученном увечье, и на руке, которой больше нет, осталась кровь и маслянистый почерневший срез обугленной плоти.

Просмотри любую иллюстрированную газету или журнал. Новости (причем только дурные и никогда – хорошие новости) чередуются в них с фикцией, фотографии военной техники, трупов, руин соседствуют со снимками полуобнаженных женщин. Фарисейски я думал когда-то, что эти вещи соседствуют случайно, что между ними нет никакой прямой связи. Как и я сам – личность чувственная, чистый эстет – не мог нести никакой ответственности за происходившее в мире. Но привычка к чувственности и эстетизму в чистом виде – это процесс изоляции себя от Бога. Предаваться им значит накрываться своего рода духовным плащом, защищая маленький промежуток времени, в центре которого находишься ты сам, от капель ливня вечной реальности. Но единственная надежда для реального мира состоит в том, чтобы постоянно и насквозь пропитываться тем, что лежит по ту сторону времени. Изолируя себя от Бога, мы исключаем из своего окружения единственную силу, способную нейтрализовать разрушительную энергию амбиций, алчности и жажды обладания властью. Наша ответственность, быть может, не так бросается в глаза, но она ничуть не меньше и столь же ощутима.

Дождь кончился. На паутине неподвижно висят бусинки капель. Над верхушками деревьев закрытым покровом натянуто небо, а эти поля простерлись вдаль символами полнейшего смирения и покорности.

Невидимый среди живой изгороди крошечный вьюрок периодически выдает свои трескучие трели. С мокрых ветвей над головой падают и падают капли, выбивая непредсказуемый ритм совершенно чуждой музыки. Но осеннюю тишину, кажется, ничто не способно нарушить: ни грохот проезжающего мимо грузовика, ни нарастающий до невероятной громкости, чтобы потом постепенно затихнуть, рев двигателя самолета, даже мои воспоминания о тех взрывах и долгих ночах метаний в боли становятся не стоящими воспоминаний или особого внимания – забудь, и все. Поверхность земной сферы гремит и клацает металлом! Но здесь, в ее стеклянном центре, из травы возвышаются грабы, растет ежевика и застыли в ожидании падубы. И между своими бессмысленными маленькими и трескучими декларациями независимости даже вьюрок по временам замолкает, вслушиваясь в эту тишину внутри тишины; склоняет головку набок и на пару секунд тоже осознает себя, дожидаясь в сумрачном сплетении веток освобождения, к которому он, быть может, вовсе не стремится. Но мы-то, мы можем прийти к этой свободе по собственному выбору, совершенно осознанно. А мы совершенно забываем, что нам есть чего ждать».

Какие-то из воспоминаний о том счастье, которое он испытывал, долго просиживая в одиночестве под деревьями, осыпавшими его каплями прошедшего дождя, сейчас вернулись к нему. Разумеется, этого оказывалось мало, чтобы почувствовать смысл пейзажей и кипевшей вокруг жизни. Для этого в помощь Вордсворту надо было призвать Данте и к Данте прибавить… А что? Да, кого-то вроде Бруно. Но если ты не творил себе кумира из отдельных проявлений общего принципа, если избегал духовной жадности и понимал, что эти буколические экстазы служили лишь приглашениями двигаться дальше к чему-то другому, тогда, конечно, ты имел право бродить, как одинокое облако по небу, и даже поверять сей факт бумаге. Он снова принялся за чтение.

«К величайшему изумлению гуманистов и сторонников либеральных верований, упразднение Бога оставило после себя ощутимую пустоту. Однако природа вакуума не терпит. Национализм, классовость и партийность, культура и искусство дружно хлынули в опустевшую нишу. Для политиков и тех из нас, кто был рожден с каким-либо талантом, новые псевдорелигии стали, продолжают оставаться и (пока они не уничтожат всю структуру общества) пребудут весьма ценными суевериями. Но присмотритесь к ним беспристрастно, sub specie aeternitatis[90]. До чего это глупо, странно и похоже на порождение Сатаны!

Сплетни, пустые фантазии, полная сосредоточенность на своих настроениях и чувствах – все это фатально для жизни духа. Но ведь, помимо прочего, любая, самая лучшая пьеса или рассказ не являют ли собой рафинированную форму сплетни или утонченную фантазию? А лирическая поэзия? Все эти «Ох!», «Ах!», или «Ням-ням», или «Черт возьми!», или «Любимая!», или «Я – полная свинья!» (в соответствующей стилистической обработке, естественно, и выраженное по-своему).