Время дождей

— Обвиняемый Сенников, — заговорил тот снова, — вам предъявляются показания жителей деревни Большой Починок Архангельской области. Допрошенные утверждают, что на фотографии номер три — ваш отец. Сенников Иван Александрович. Что вы можете пояснить?

— Я сказал: не знаю.

— Можно записать?

Сенников поколебался: речь шла об отце.

— Пишите что хотите!

— Действительно ли ваш отец проживал в упомянутой деревне? Могли ли указанные свидетели его знать? — Следователь знал, в каких случаях следует действовать прямолинейно.

— Не буду отвечать на этот вопрос.

— Вынужден составить акт об отказе от дачи показаний.

— Ну, мой! Мой это старик! Мы семь лет не виделись! Какое имеет отношение? — жесткая лопатка бороды вздрогнула и застыла.

— Вы хотите сказать, что под номером три…

— Да! Да! Да!…

Старик на завалинке, в фуражке и гимнастерке, застегнутой на все пуговицы, торжественно и прямо, уперев руки в колена, следил за ними с фотографии во время этого разговора.

— Хочу дать пояснение! — прохрипел Сенников. — Когда меня в последний раз посадили, вещи остались на квартире. Фотокарточка тоже. Не знаю, как она попала в дело. Все!

— Уточните адрес квартиры.

— Не помню, — он упорно не называл фабрику зонтов.

Следователь записал ответ, казалось, в его профессиональном арсенале не было иной тактики, кроме лобовой атаки:

— Фотография изъята после кражи в квартире онколога. Вам предъявляется протокол осмотра места происшествия… — Признав фотографию, обвиняемый должен был объяснить, как она попала в прихожую профессора.

— Не знаю, — Сенников достал платок, не развернув, приложил к виску.

Час Ненюкова приближался, он не задал ни одного вопроса, не взял под сомнение ни одной версии обвиняемого. Из глубины здания периодически доносился лязг металла, гулко отдавались шаги.

Вскоре следователь ушел и увел понятых. Обстановка следственного изолятора их угнетала, они уходили с явным облегчением.

Сенников держал платок в руке. В аккуратно сложенном носовике был блатной шик: «Мы дома, здесь мы не на год, не на два, в отличие от фрайеров, стараемся и в тюрьме выглядеть прилично».

С Сенниковым было ясно. Признаться в совершенном преступлении он не хотел, потому что, во-первых, как рецидивист не надеялся на снисхождение и, во-вторых, оттого, что долгое время считал главными своими добродетелями упрямство и неумение идти на компромиссы. Были и иные причины. Ждать, что Сенников выведет управление на след Спрута или похищенных икон было бессмысленно. И в то же время понятно, что Сенникову иконы не нужны, в них он не разбирается.

Таков результат поверхностного анализа.

Инспектор по особо важным делам, раздумывая, прошел по кабинету. Он не решил, начать разговор или подождать, пока в треугольнике Спрут — Сенников — Нестор появятся хотя бы примерные параметры.

— Фотография моего старика была на квартире, в вещах! — заговорил Сенников, когда они остались одни. — Верите?

— А письмо?

— Письмо?

— «Признали, что нерв болит, выписывают натирания…» — процитировал Ненюков.

— Что письмо? — Похоже, Сенников и про письмо слышал впервые.

Ненюков достал репродукцию, он все еще не мог дать объяснения странным уликам.

— «Живем с бабушкой, — прочитал Сенников по складам, — никого не держим и козу убрали…» Что письмо? Тоже подбросили!

Магазин «Филателия» размещался недалеко от метро «Юго-Западная», в недавно возведенном массиве. Гонте пришлось подождать, пока крикливая особа, оставшаяся за оценщика, просматривала принесенные на комиссию марки.

— Зайдите на той неделе!

— Здесь дефект — не хватает зубца…

С удостоверением инспектора она знакомилась так же скрупулезно, безотчетно взяв в руки лупу.

Гонта уже побывал в местах обмена марками — Нескучном саду, у «Факела». Перед ним прошли работники магазинов на Ленинском проспекте, набережной Тараса Шевченко, коллекционеры, мелкие спекулянты и фарцовщики, которые не прочь заработать на непосвященных. В комиссионном магазине Гонта тоже встретил их примелькавшиеся физиономии.

— Чем могу быть полезной? — оценщица вернула удостоверение.

Гонта показал фотографию Нестора.

— Не знаете?

— Нет, — возвращая фотографию, она привычно осмотрела состояние обратной стороны.

У окошка еще стоял владелец отвергнутых марок.

— Разрешите? Я тут всех знаю.

Гонта показал снимок.

— Володя-филателист! На прошлой неделе сдал Абу-Даби!

Ситуация изменилась. Нашелся оценщик — старик в тюбетейке, в пенсне, он оказался в соседней комнате, отгороженной стопой марочных каталогов. Крикливая особа принесла извинения. Гонта записал домашний адрес Володи-филателиста, значившегося в уголовном деле как Нестор.

Через двадцать минут он уже стучался в квартиру на первом этаже старого дома напротив Белорусского вокзала.

— Вам Володю? — Открывший дверь был маленький, узкоплечий и тучный. Он сильно косил водянистыми, как у слепого, глазами. — Володи нет дома.

— Я подожду, — сказал Гонта.

Человек показал на вешалку. На вид ему было не меньше семидесяти.

Они прошли в комнату, которую можно было назвать столовой.

— Садитесь! Володя знает, что вы приедете? — хозяин квартиры навел на него водянистые большие глаза.