Но самой главной причиной увольнения стала усталость, говорит солист:
Солист не скрывал своей солидарности с известным премьером Николаем, поставившим вопрос о том, что после реконструкции театр окончательно стал непригоден к художественному творчеству: «Пройдитесь по театру — он напоминает бытовки!».
Он не скрывает, что был одним из немногих, кто ходил на танцевальный класс к Николаю, это осуждалось администрацией театра и считалось «оппозиционным» шагом в отношении его руководства.
Известно, что прославленный премьер театра стал одним из главных обличителей его реконструкции. Правда, ужаснулся не он один: в блогах в 2011 году появились фотографии свежеободранной новой позолоты. Оперные певцы говорили об изменившейся акустике. Реставрацию критиковала и театральный режиссер, известная в мире оперной музыки Наина.
Напомним, сроки сдачи театра переносились (сначала планировалось закончить реконструкцию в 2008-м), Счетная палата нашла отдельные нарушения и даже сообщалось о попытке возбудить уголовное дело за превышение сметы в 16 раз подрядчиком (о дальнейшем расследовании ничего неизвестно). В 2011-м реконструкция была закончена.
«Отвратительным пластмассовым новоделом» назвал в разговоре с корреспондентами театр известный композитор, автор статьи «Этот театр — надгробие русской культуры». «Мои коллеги, музыканты из оркестра, которые вышли на пенсию после реконструкции, предпочитают туда больше не заходить».
Он даже испугался, вдруг услышав во всех этих публикациях нескончаемую канонаду, будто кто-то с боями прорывался к взятому в непроницаемое кольцо Николаю. Мылин наконец осознал, насколько своевременно Антон Борисович предложил ему пойти на инсценировку нападения. Пока эти критические высказывания воспринимались попыткой сместить акценты и уйти от ответственности за совершенное против него преступление. Но он чувствовал, как время не просто стремительно уходит, а начинает работать против него.
«Все должно было закончиться в январе! Все должно закончиться с ним в январе! Потом время начнет работу против нас!» — звучал внутри него чей-то голос. Но в январе так ничего и не закончилось, хотя Антон Борисович при первом посещении сказал, что через десять дней, самое большое через две недели все будет кончено.
Мылину и самому было немного страшно, когда он просматривал в смартфоне публикации о милом друге Николае, валом валившие сразу после нападения. Он уже тайком дважды позвонил Каролине, сообщив, что скоро выписывается. Каролина постоянно расстраивалась после очередных телевизионных репортажей, где журналисты рассказывали, какая крепкая дружная семья у него с Дашей, как он любит сыновей и постоянно «возится с ними», Правда, ни одной фотографии их совместных игр в дружной семье не нашлось.
Вот наступил конец января, и он, скрепя сердце, перезвонил терявшей надежду Каролине и битый час путанно ей объяснял, что в свете изменившихся обстоятельств он не только не может сейчас выписаться из больницы и вернуться к ней, но и согласится на лечение за границей. Но она при этом не должна расстраиваться, он сумеет обеспечить ей первые партии и карьерный рост, потому что на их отношениях это «практически никак не скажется».
— Антон Борисович, — сказал он, перезвонив тестю, — я согласен на лечение в Германии, но надо постараться сделать все, чтобы намеченная нами партия была исполнена до моего отъезда. Тянуть больше нельзя, вы же сами понимаете!
— Нельзя, — вздохнула телефонная трубка. — Я постараюсь сейчас усилить давление на Николая, дать несколько интервью, в которых призову этих отвратительных злоумышленников сдаться правоохранительным органам. Намекну, что стоящие за всем ужасным преступлением люди, осуществившие месть в отношении тебя, не оставят свидетелей в живых.
— Вот про месть вы поминайте, как можно меньше, — желчно заметим Мылин. — В «гуречном» блоге вычитал, будто в этом случае мы обращаемся к Немезиде.