Время гарпий

Для немецких врачей пойти на подлог в силу своей выгоды, — совершенно обычное, рядовое дело. Скандалы и возбуждение уголовных дел по поводу проведенных абсолютно ненужных операций достигли в Германии в последние три года таких размеров, что в феврале этого года даже министр здравоохранения Германии Bahr вынужден был в своем докладе констатировать этот печальный факт. В частности, было отмечено, что в Германии в разы, а то и на порядок больше проводится хирургических вмешательств, чем в других странах Европы, и это было в докладе напрямую увязано с тем, что за хирургическое вмешательство врачи получают более чем на порядок больше денег, чем за терапевтическое лечение. Были приведены следующие факты: 1.Операций на коленном суставе в Германии проводится 136 000 в год, в Англии — 13 000, во Франции — 32 000; — стоимость этой операции в Германии от 200 до 800 евро, а стоимость терапевтического лечения на одного пациента в месяц всего 10 евро. 2. Операции на сердце (расширение сосудов катетером): в Германии проводится — 800 000 в год, в Швейцарии — 40 000. Стоимость этой операции в Германии — 500 евро, стоимость терапевтического лечения — 25 евро в месяц на пациента. И вот самый свеженький факт: в мае этого года передано в следственные органы давно тянущееся дело на врачей Altmark-Klinikum в Gardelegen. После многочисленных жалоб там была проведена независимая медицинская экспертиза 30-ти случайно отобранных историй болезней прооперированных пациентов. Так вот, экспертиза признала, что из 30 проведенных операций — 22 операции (т. е. три из четырех) были не нужны.

В университетской поликлинике в Германии врачи, возможно из-за языкового барьера, особо не вдавались в подробности его щекотливого положения. В приемном покое принимавшая его сестра попросила снять очки и тут же наложила ему на глаза повязку. Он подумал, что с врачами действует какая-то договоренность, в которую его не посвятили. Он нашел это даже вполне разумным, чувствуя себя с повязкой на глазах более спокойно, вспомнив, как в первый же день к нему в московскую больницу проник какой-то старик, представившись следователем, а после выложивший запись с телефона в Интернет. Все же клиника университетская, мало ли кто мог снять его прибытие на телефон.

— Не волнуйся, все будет хорошо! — сказала ему Даша, прикоснувшись губами к щеке. — Я сейчас отвезу вещи, нам квартиру в городе сняли. Завтра после обхода приду тебя навестить! А сейчас отдыхай!

Мылин лишь поморщился, пожимая ей руку, когда она передала его вспотевшую ладонь в сухие и мягкие ладони сестры. Та повела его в палату длинными коридорами, предупредительно ахая над ухом: «Die Aufmerksamkeit! Hier die Stufen! Jetzt wird die Wendung nach links!»

Наконец, оказавшись в палате в полном одиночестве, Мылин поднял руку к глазам и коснулся тонкой шероховатой ткани, под которой слой за слоем лежала вата. Он снял повязку и огляделся. Сразу нельзя было сказать, что это — заграница. Простая комната, кровать удобная. Встроенный шкаф, на внутренней дверце — небольшое зеркало. Еще одна дверь в туалетную комнату небольшим умывальником, унитазом и корытцем сидячей ванны.

Мылин поймал себя на ощущении, что за время перелета и дороги до этой палаты, напоминавшей ему птичью клетку, притупились все его воспоминания о приезде в лечебницу. С утра он еще успел дать интервью многочисленным журналистам, приехавшим снимать его отъезд в Германию. Именно тогда у него впервые шевельнулось это чувство необратимости, когда он увидел грустное лицо Каролины в толпе «коллег и друзей семьи художественного руководителя балета театра, приехавших проводить его на лечение в немецкую клинику».

В палату зашла полная постовая сестра и, увидев снятую им повязку, мягко, но непреклонно потребовала немедленно надеть ее: «Sofort ziehen Sie die Binde an! Ihnen ist es verboten, die Binde abzunehmen!»

Из сказанного он уловил одно слово «ферботен», вспомнив его по каким-то старым военным фильмам. По этому слову и выражению ее лица Мылин понял, что ему запрещено снимать повязку, но эта предосторожность объясняется сложившимися обстоятельствами. Мир опять погрузился в темноту, ему показалось, что даже еда, которую принесла нетороплива сиделка, превратившаяся в тень за повязкой, утратила свой вкус.

Утро началось с энергичной суеты в отделении. Пожилой санитар, вкативший в палату какую-то тележку, довольно сносно его побрил, помог почистить зубы, тщательно обтер лицо ватными тампонами на пинцете. От прикосновения холодной стали пинцета к лицу Мылин невольно морщился и вздрагивал.