— Вот так все и произошло, — сказала Мария Геннадьевна, скорбно поджав губы. — А потом еще скрипач у нас погиб, ну, ты это читал, наверно. Почему-то пошел через неосвещенную оркестровую яму, а там люк был открыт…. Он упал вниз самый, там его и нашли. Никифорова газетчикам объяснила, будто это уборщица виновата, мол, оставила яму открытой. А там такой люк, что одной уборщице не поднять было. Да и зачем поднимать, если пол мыть надо, а не люки понимать!
— Как мыть пол, если люк поднять? — добавила Глашенька. — А на крышке люка специально, чтобы его никто не поднимал, стояли рояль и арфы! Попробуй-ка рояль в одиночку в угол закати!
— Слушайте, вы мне просто страшные вещи говорите, — передернул плечами Николай. — Как вы здесь все это терпите?
— Да нам-то ничего! — вздохнула Мария Геннадьевна. — Кому мы нужны? Держимся пока! А директор бегает, потерянный весь, не знает, куда себя приткнуть.
Его хоть и сняли, но пока оставили в театре, пока новый директор с гастролей не вернется, — объяснила Николаю Глашенька, подавая его коробки, за которыми он, наконец, собрался заехать. — Хоть его и назначили советником в министерство, а место там ему до сих пор не приготовили. Ходит сейчас здесь в своем ордене, а все смотрят сквозь него, как на мертвого. Вот ведь как бывает!
— Ты, говорят, так на гастролях в Лондоне блистал! До того был хорош! — сменила печальную тему разговора Мария Геннадьевна.
— А где говорят-то? — удивился Николай.
— В газетах пишут и в Интернете печатают! — с готовностью подхватила Глашенька. — А Мазепов с Никифоровой пишут одной женщине в Интернете, что если Игнатенко согласится на тебя все свалить и подтвердить покушение на Филина, то ему дадут условный срок без права изменения места работы.
— Да где там! Опоздали! — сказала Мария Геннадьевна. — Уже все про них написано и опубликовано! А у нас тут такое иной раз творится, такое! Помнишь, раньше тебе на творческих встречах вопросы задавали, не встречал ли ты в театре призраков или чего-нибудь мистического?
— Но я честно говорил, что рассказов слышал много, а сам такого ничего не видел, — рассмеялся Николай. — Наверно, я очень черствый человек.
— А у нас сейчас это только самые черствые теперь и видят! — всплеснула руками Глашенька. — Давеча нас с Марией Геннадьевной орденоносный директор вызывает, а в кабинете у него Мазеповс Никифоровой сидят. Начинают втроем орать на нас, но шепотом. Из-за гибели скрипача в театре следователи работают, поэтому они громко орать на нас не могут. Мы едва поняли, что теперь они каждую ночь перья гусиные в кабинете директора обнаруживают.
— Которыми пишут? — уточнил Николай. — Как Пушкин? А чернильницнепроливаек они не находят? Я у бабушки такую видел. Они уж совсем утратили чувство меры, как я посмотрю.
— Да, тебе бы стоило на это посмотреть! — согласилась Мария Геннадьевна. — Но сейчас никого, кроме нас с Глашенькой, к директору в кабинет утром не пускают. Мы там перья гусиные убираем… и другое, что от гусей остается.
— Вы серьезно? — не поверил Николай, посмотрев в упор на старушек. — Вы меня не разыгрываете?
— Мы? Никогда! — с возмущением ответила Глашенька. — Ты же нас знаешь. Просто по ночам у директора в кабинете гуси гогочут. После них перьев много остается и все бумаги его для министерства они намеренно гадят, ничего оставить нельзя. Он тоже коробки домой носит.
— Они там у него и несутся? — растерянно спросил премьер.
— Нет, яиц ни разу не убирали, — возразила Мария Геннадьевна. — Наверно, это гуси-самцы, гусаки то есть. Зато пера набрали Глашеньке на подушку. Перо ведь не всякое идет, жесткие перья мы с утра пораньше в мусорный мешок собираем и потихоньку выносим.
— Но все и так в курсе, — вставила Глашенька. — Ты же знаешь, у нас такие новости первым делом распространяются.
Струнные считают, что это Никифорова нарочно под гуся косит, чтоб директор скорее кабинет освобождал, — шепотом прибавила Мария Геннадьевна, осторожно оглядываясь. — Но мы и говорим, что быть такого не может! У Никифоровой перья-то черные, а мы с Глашенькой только серые и белые находили!
— Слушая такое, начинаю понимать, что все, что ни делается — к лучшему! — задумчиво заметил Николай. — Если бы меня не уволили, сейчас бы ходил с вами и перья на подушку собирал.
— И не говори! — поддакнула Глашенька. — Тебя еще обвинили, будто ты рояль откатывал и люк нарочно открывал!
— Сам-то сейчас в Питер, на Ангелинкину премьеру полюбоваться? — сменила тему разговора Мария Геннадьевна. — Ты ей привет от нас передавай! Скажи, что мы ее все любим и скучаем!
— А мы-то как вас любим! — растрогался Николай. — Только о вас и жалеем, милые наши нянюшки!
Подхватив коробки, он направился к выходу, успев заметить темную фигуру Никифоровой, метнувшуюся в тень. До поезда он успел завезти коробки домой, взял собранные вещи и отправился на вокзал.
В дремоте, накатившей под стук колес, ему приснился сон, будто где-то сидят четыре женщины и ругаются из-за финала романа, в который, сигналя у семафоров, несся скорый поезд.