Время героев

Абдул-бек верхом подъехал к башне. Дауд с шашкой в руке ожидал его у разломанной двери и, когда бек приблизился, швырнул под ноги коню отрубленную голову. Усатая, щекастая, безносая, безобразно загаженная пылью, схватившейся с запёкшейся кровью, она подкатилась к передним копытам, и жеребец захрапел, попятился. Всадник хлестнул его равнодушно нагайкой и сильно сдавил коленями.

— Один остался наверху. Думали — ранен, оказалось, живой. Я посылал троих, двое уже никогда не сядут в седло. Стрелять опасно — одного задело своей же пулей, отлетела от потолка. Хорошие брёвна, хорошие камни.

Бек, не отвечая, поехал шагом вокруг башни. Дауд без видимых усилий держался у стремени.

— Можно оставить его наверху, — сказал, наконец, Абдул-бек. — Захочет пить — слезет. Или подохнет. Но всё равно нам ждать здесь до ночи. Попробуйте раскатать камни у самой земли. Может быть, они не такие крепкие, как этот русский.

Прапорщик Николай Щербина сидел на полу верхнего этажа башни и беззвучно плакал. Ему было жалко себя, жалко мать и сестру, жалко товарищей по полку, жаль яблоневые сады, кипевшие весной около их дома, жаль белоснежные горы, поднимавшиеся с трёх сторон аула, где ему суждено было умереть очень скоро и тяжело. Ему жалко было весь мир, который он так и не успел узнать за неполные свои двадцать два года. Он привалился к стене, подобрав под себя ноги. Правая саднила отчаянно: последний джигит всё-таки успел достать его кинжалом. Ткнул остриём в голень, прежде чем вторым ударом Николай всё-таки вогнал лезвие прямо в ощерившийся рот. Ударил и едва успел выдернуть саблю, чтобы убитый не обезоружил его тяжестью мёртвого тела. Это случилось больше часа назад, и с тех пор никто не осмелился подняться наверх. Он знал, что на первом этаже люди стерегут каждое его движение, надеясь, что русский неосторожно промелькнёт над проёмом хотя бы только рукой. Он знал, что и вокруг башни стоят десятки стрелков, держа на прицеле каждое из четырёх окон. Он чувствовал странную гордость от того, что столько храбрых людей готовы убить его, а значит, считают его достойным пули или удара. Он знал, что умрёт, только не мог догадаться, как именно. Дважды ему предлагали спуститься, обещая жизнь, воду, мясо, но он даже не отвечал. Про себя Николай давно считал себя мёртвым, а что толку умершему обмениваться словами с живыми.

Он слышал странный шум у стены, словно бы несколько человек долбили кирками каменистую землю, но долго не мог понять, чего добиваются горцы. А когда понял, выбора в смерти у него уже не было. Закричали внизу люди, убегая от башни, пол накренился, Николай попытался схватить лежащую рядом саблю, но промахнулся, упал на бок и заскользил в проём, внезапно открывшийся под правой бойницей.

Абдул-бек подъехал к развалинам минарета. Люди его с остервенением ворочали тяжёлые камни, расчищая небольшую площадку.

— Мы нашли русского, — крикнул ему Дауд, разгибаясь. — Он удачлив так же, как крепок. Ему придавило ноги выше колен, но он ещё дышит.

Бек усмехнулся:

— Он был бы удачлив, если бы умер сразу. Отдаю его в твои руки. Вспомни погибшего брата Тагира, потрогай своё лицо и постарайся, чтобы он не умер чересчур быстро...

ГЛАВА ВТОРАЯ

I

Двенадцать всадников гуськом въехали в узкие ворота. Два стражника, напрягая ноги и плечи, свели створки и навесили тяжёлые засовы, вырубленные из бука и окованные железом. Полтора десятка их товарищей стояли у стен, наблюдая внимательно за гостями. Новицкий был уверен, что ещё столько же лежат сию минуту на крышах и сторожат каждое движение пришельцев.

Он сошёл с коня и огляделся.

— Доложи генерал-майору Мадатову, что коллежский асессор[8] Новицкий приехал к нему с поручением из Тифлиса! — крикнул Сергей невысокому пожилому армянину, угадав в нём старшего. Тот, единственный, был без ружья, только рукояти двух пистолетов торчали из-за широкого пояса.

— Его сиятельство нет дома, — ответил старший, приблизившись и поклонившись. — Её сиятельство, княгиня, хочет видеть нас немедленно.

— Мы пойдём вдвоём с офицером. Драгун разместите и покормите.

— Уже приказано, — ещё раз поклонился старший; он был видимо недоволен тем, что приезжий напоминает ему о его собственных обязанностях.

Сергей чуть слышно вздохнул, сокрушаясь об очередной своей ошибке. Выучить чужой язык оказалось куда как проще, чем усвоить правильные манеры иного народа.

— Дон Хуан, пойдёмте! — позвал он Ван-Галена.

Тот легко соскочил с лошади, и Новицкий опять вздохнул, поражаясь и завидуя почти мальчишеской повадке испанца, своего сверстника. Сам Сергей тщательно оберегал правую ногу от толчков и ударов.