— Это роман Максима Юрьевича и мой, — поправила она.
— Пусть так, — согласился Чернышев, — но мне он нужен.
— И я бы хотел, — добавил император.
Наташа вопросительно посмотрела на Максима, тот кивнул.
— Я пришлю вам диск, — сказал Румянцев. — Завтра же.
Максим чувствовал себя спокойно и уверенно, только устал к вечеру. Солнце все не желало заходить, хотя до белых ночей оставался еще месяц. И оба слушателя, жадно впитывая услышанное, тоже не замечали позднего времени.
Наконец, премьер взглянул на часы.
— Однако, — с сожалением проговорил он. — Что ж, пора заканчивать. Вы, Максим Юрьевич, вижу, устали. Но и мне посочувствуйте: запись нашего разговора буду расшифровывать самолично. Ибо…
— Стоит ли вам, Иван Михайлович, тратить на это время? — прервал император. — Давайте мне, я и расшифрую. Я уж вижу, к чему вы клоните.
— Сердечно благодарю, Владимир Кириллович, — откликнулся Чернышев. — Так вот, — голос премьера наполнился жесткой властностью. — Имею веские основания объявить все, что известно о вашем, господин Горетовский, мире, в том числе о самом факте его существования, государственной тайной наивысшего ранга. Сюда же отношу и подоплеку возглавляемой профессором Румянцевым работы. Никто — в буквальном смысле никто, — кроме присутствующих здесь, не допущен к данной информации. Соответствующий режим работы по проекту обеспечит Секретная служба. На вас, майор, — Чернышев взглянул на Устинова, — лично на вас возлагаю ответственность за сохранение тайны личности господина Горетовского, равно как и за безопасность его и госпожи Извековой. Кстати, упомянутый роман есть одна из составляющих этой тайны.
Он помолчал. Потом добавил, обращаясь к императору:
— Владимир Кириллович, я у власти восьмой год. Боюсь, надоел избирателю. В нынешнем декабре выборы, и не исключаю, что нас, либерал-консерваторов, сменят демократы-солидаристы. В этом случае на вас, ваше величество, — премьер произнес титул с нажимом, — ляжет особая ответственность.
— Ну, ваше высокопревосходительство, — протянул Румянцев. — Неужели вы всерьез? Госпожа Жданóвская, бесспорно, очаровательная женщина… этакая пантера… и умна, умна… но, простите великодушно — дама во главе правительства?! Дама — Верховный Главнокомандующий?!
— Именно потому, — пробормотал император. — К тому же происхождения простого… и лозунги провозглашает этакие… еще более простые… Все возможно…
— Все возможно, — сухо подтвердил премьер.
Он встал. Все, включая императора, тоже поднялись.
— Благодарю вас, Максим Юрьевич, от лица Отечества, — сказал Чернышев. — Бесценные сведения, поистине бесценные. Вас, сударыня, и вас, господа, также искренне благодарю. И — желаю успеха в предстоящих трудах. Впрочем, мы еще побеседуем.
— Во всем присоединяюсь к Ивану Михайловичу, — добавил император. — Хочу только заметить, что, пожалуй, господин Горетовский заслуживает благодарности от лица всего человечества.
— Вот только оно об этом не знает, — пробормотал смущенный и напуганный Максим.
13. Вторник, 23 мая 1989
Пожалуй, то был своего рода звездный час. Благодарности, вынесенные государем и премьер-министром от лица России и всего человечества!
Впрочем, Максим прекрасно понимал: его заслуги во всем этом нет. Не заслуга это, а беда.
Или наоборот — счастье, подумал он, поворачиваясь на звук шагов: Наташа… Счастье, ничем не заслуженное, случайно выпавшее. Счастье, которое он всеми силами пытается покинуть: домой, домой… А где нынче его истинный дом?..
Наташа подошла к Максиму, потерлась щекой о его закованное в свинцовый жилет плечо. Сочувственно спросила:
— Плохо спал?
— Да ничего, — ответил Максим. — Терпимо.
— Позавтракаем?
— Надо… — вздохнул он.
Замигала красная лампа, прозвучали четыре аккорда — па-па-па-паммм! — начало Пятой Бетховена, — раздался голос:
— В течение сорока минут возможна метеоритная атака по классу D. Всех находящихся в верхних ярусах просят спуститься на уровень минус четыре. Повторяю: …
— Что ж, — сказал Максим, — завтракать, выходит, внизу будем.
— Или плюнем? — весело спросила Наташа. — Сколько уж до нас таких атак было, и при нас одна… Спутники же всегда справляются! Тем более — всего-то D. А красота все равно немыслимая, помнишь?
— Ты лучше вспомни, — усмехнулся Максим, — как нас тогда Федор взгрел за то, что остались. Думал, убьет. Нет уж, пошли.
Он закрыл «Тексты», проверил актуальность паролей, выключил терминал и повторил:
— Пошли.
Мелодично прозвенел вызов внутренней связи.
— Легок на помине, — хмыкнул Максим. — Доброе утро, Федя, — сказал он в микрофон. — Уже идем.
— Смотрите мне, — проворчал Устинов. — Дети малые…