Время грозы (СИ)

— Старый знал. Одобрял, как и я. А теперешний — навряд ли. Подурее он. Да это пустое, знает, не знает… Не сбивай. Тут вот что: вызвал вчера кум Репу. Об тебе разговор был. Что, да как, да почему. И намекнул, значит, что на тебя бумага пришла. Из самой из Москвы.

— Зачем намекнул-то? — не понял Максим.

— Ну, не намекнул, а так… проболтался. Дурень он, говорю же. Находка для шпиона. Ты у нас шпион? Вот для тебя и находка.

Максим задумчиво посмотрел на Бубня.

— Меня он сегодня тоже вызывал. Бумажку какую-то подписать заставил дурацкую, ни о чем. Побаивается меня, кстати.

— Тебя, может, и побаивается, — ворчливо сказал смотрящий. — А начальства боится до кошмарного ужаса. Ты соображай, Амери… Максим то есть. Бумага пришла. На тебя. Из Москвы. Ну?

Максим молчал.

— Тьфу. Есть маза — приедут, да и заберут. На переследствие. Были случаи. Со шпионами и были. Понял? А там либо шлепнут, либо запрессуют, ежели не пофартит. Только фарту в тебе не видать стало. Ну?

Максим опустил глаза.

— Умный ты мужик, да глупый, — в сердцах произнес Бубень. — А, решай уж сам. Убежать — сам знаешь, в дырках тут все.

— Искать ведь станут, — протянул Максим. — Бумага же… Да и куда бежать?

— Неужто некуда?

Максим задумался. Некуда, некуда… Ни Люськи, ни друзей никаких, совсем никого… Да и вообще, плохо в этом мире с дружбой. Вон, один и помогает, и тот вор и убийца. Ну, Миша еще был. Не вполне нормальный, если по-честному.

Мелькнула вдруг дикая надежда — к маме! И сразу погасла. Идиот… Нету здесь, может быть, даже и улицы такой, 2-й Прядильной. Хотя, пожалуй, вероятно, что есть — больно уж название дурацкое. Только домá на ней совсем другие, это наверняка. А мама — там, дома, — в Москву из эвакуации приехала, в сорок пятом. А отец — тогда же, с фронта. На одном курсе учились, потом поженились, сына родили. Максима.

Но это там. А тут и война-то совсем другая была.

Вот до войны, что тут, что там, мама в Харькове жила. Туда двинуться, родню поискать? Вспомнился адрес на конвертах — бабушка все переписывалась: Чернышевского, 86.

Нет, не добраться. Да и неясно, что тут с Украиной вообще…

— Неужто вовсе некуда? — повторил Бубень.

— Некуда, — откликнулся Максим.

Авторитет пожевал губами, закатил глаза, пробормотал что-то неразборчиво. Потом сказал:

— Ну, так. Адресок тебе скажу и слово шепну. На той хате, коли все путем, тебя по слову моему приветят. А псы, — добавил он, ухмыльнувшись, — искать не станут. Ты это… в карьере утопнешь. Известное дело, псих, вздумал по осени в карьере искупаться. Да и утоп. Штаны, башмаки, фуфайка, исподнее твое — все на бережку. Барахлишко-то я тебе какое-никакое спроворю. А ты, стало быть, утоп, концы в воду, всплывать не желаешь. Нырять за тобой, что ли? Да пропади…

— Бубень, — спросил Максим, — у тебя-то что за интерес? Прости, то есть Николай… Привык к Бубню…

— Нету интереса. Тебя, остолопа, жалко, — неохотно признался смотрящий. — Вроде как брат ты мне. Ну, еще псы чтоб голодны остались. Это с нашим удовольствием. Давай, решайся!

Максим поднял голову, напряг чувства. Нет, не будет грозы. Ни сегодня, ни завтра.

— Подумать надо… — сказал он.

— А нечего думать. Яснее ясного дело-то. Либо идешь, прямо нынче. Либо остаешься. Как баран.

Бубень сплюнул.

Что ж, подумал Максим, надо решаться. Бараном быть неохота. Да и… Не сложится — вернусь. Пусть тогда режут барана. А пока — побегаю. Сколько сил в себе найду, столько и покувыркаюсь.

Он ощутил странный подъем. И даже желудок поутих.

Может, и гроза все-таки соберется. Дня три — четыре в лесу перекантоваться…

— Пойду! К вечеру и пойду.

— Так-то, — Бубень цепко взглянул на него. — И не к вечеру — в ночь пойдешь. Чего надо на крайний случай — дам. Хлеба, сала, чаю, спирту. Спичек дам. Перо дам. Не самолучшее, но тебе сгодится, хоть сальца отпластать, хоть чикнуть кого, коль придется.

— Спасибо, Николай, — тихо сказал Максим.

— Будьте добреньки, — ухмыльнулся смотрящий. — А вот скажи, мил человек, отчего ж это ты светишься? Прямо свербит у меня, скажи, а?

— Молнией ударило, — честно ответил Максим.

Бубень вздохнул.

— Ну, не хочешь — как хочешь. Ладно. Стало быть, ночью, как тихо сделается — подползай. А покамест — пошли-ка, Максим, в барак, все оно теплее там. Рóман тиснешь напоследок.

39. Среда, 6 октября 1999

— Почти приехали. Вон там, — Наташа указала подбородком налево, — Дальняя Елань. Максим говорил — название красивое, а на самом деле ничего особенного.

— Слава тебе Господи, — пробормотал с заднего сиденья Румянцев. — Ноги затекли. Что за прихоть — ездить на японском малолитражном корытце? Спасибо не трехколесное…

— Я ей говорил, — хохотнул Устинов, занимавший переднее пассажирское место. — Да и непатриотично же! Однако должен признать: экипаж простой, экономичный и удобный. Сзади, конечно, тесновато, прости уж, Николаша, сзади тут хорошо собаку возить. Небольшую. Да, и ты, Джек, тоже прости.

Макмиллан промолчал.