Время и комната

Смерть. Так ты меня звала?

Элен. Нет! Я не звала тебя!

Смерть. Как странно. (Хочет встать.)

Элен. Останься. У тебя всегда был столь ужасный вид?

Смерть пожимает плечами.

Ты здесь, чтобы меня предупредить? Что я неправильно живу? А может, все-таки ты тоже хочешь… в мои объятья?

Смерть. Мне нечего особенно сказать. И даже делать ничего не надо. Я прихожу — и все. И сколько себя помню — я только подмастерье, исполнитель. И все время удивляюсь, что мне никто в глаза смотреть не хочет.

Элен. Но ты же — смерть. А значит — ты и власть.

Смерть. Не верится.

Элен. Ты скромничаешь, паинькой глядишь — затем лишь, чтоб меня к себе расположить? (Встает, подходит к порогу.) Как тихо, правда?

Смерть. Да.

Элен. Очень тихо. Каждое утро, стоит солнцу выползти из-за холма, я все еще думаю: вот сейчас придет письмоносец, и сосед скоро встанет. Но ничего этого здесь нет. Солнце может вообще не всходить или плясать по небу — здесь все будет так же, по-прежнему тихо.

Смерть. Да.

Элен. Так значит ты — никто? Так, человечишко?

Смерть, хихикнув, пожимает плечами.

А сколько крику! Шуму! Разговоров! Чтобы потом пришел… вот этакий плюгавенький фраеришка?

Смерть. Да. Все так и есть.

Элен. А где же зло? Где ужасы? Где всполохи огня и с жутким треском выбитые двери?

Смерть. Да ну. Не так уж все и страшно, верно? (Встает.)

Элен. Не подходи ко мне! Не приближайся!

Сцена пятая

(«Среди себе подобных»)

Вверху, на галерее, Титания. Внизу, перед полукруглой скамейкой, трое молодых людей в белых спортивных костюмах. Первый мужчина как раз стягивает с себя белые спортивные брюки. Второй мужчина, поставив ногу на скамью, шнурует свою белую кроссовку. Третий мужчина стаскивает через голову свитер. В этих позах они и застывают, застигнутые окриком Титании.

Титания. Эй, вы! Один из вас, похожих друг на дружку, словно три теннисных мячика или хорошо скатанных снежка, — так вот, один из вас — это мой возлюбленный и повелитель. Отсюда, когда вы так стоите, мне не видно — который именно. У него золотистый голос и аккуратный волос. Я знаю, он спрятался среди себе подобных, среди мужчин, похожих на него как две капли воды, — иначе я бы его давно нашла. Но сколько я ни искала — а уж я, поверьте, не ленилась, — нигде я не встречала мужчин, более похожих друг на друга, чем вы, трое спортсменов там внизу. Так что говори первым вот ты, тот, который собирался снять свои длинные брюки.

Первый мужчина. Быть может, у меня золотистый голос, да и волос аккуратный. Но на своем веку я ни разу ни в кого не влюбился. Значит, я исключаюсь.

Титания. Тогда ты, шнурующий мужчина, говори.

Второй мужчина. У меня тоже золотистый голос и аккуратный волос. Но я содержу жену и двоих детей. Так что я не тот, кого ты ищешь.

Титания. Ну, а что скажешь ты, мужчина, стягивающий свитер через голову?

Третий мужчина. А мне и говорить незачем, потому как у меня голос не золотистый.

Титания. Ну-ка, ну-ка, стяни свитер, чтобы я могла услышать твой голос. Сдается мне, ты и есть тот самый, кто мне нужен.

Третий мужчина стягивает свитер с головы, но не с плеч.

Теперь говори!

Третий мужчина. У меня голос не золотистый, так что это не я.

Титания. Еще какой золотистый! Не скромничай, это тебе не поможет. И даже не пытайся прятаться за остальными. Я вижу, волос у тебя тоже аккуратный.

Третий мужчина. Да. Но я слишком робок, чтобы быть возлюбленным такой женщины, как ты.

Титания. Значит так. Брючный, Шнурочный и ты, Шерстяной. Это один из вас, я точно знаю. Но поскольку ты, моя нечаянная радость, умеешь водить меня за нос и морочить мне голову, я больше вопросов задавать не буду. Я тебя предупреждаю! Выйди сам, по доброй воле и дай себя узнать. Я тебя предупреждаю, потому что я в состоянии и намерена поведать двум твоим дружкам, какой ты подлец и какой трусишка. А какой ты обманщик, они уже и так видят! Ну, долго еще? Ты, вон ты! Это же ты! Ну же!

Третий мужчина. Кто, я?

Титания. А кто же еще? Думаешь, я тебя сразу не признала, когда еще и лица твоего под свитером не видела, ты его там прятал, ах ты, единственный ты мой!

Третий мужчина. Но почему именно я?